Год жизни - [2]

На мгновение Шатров заколебался. Потом вздохнул:

— Нет, Никита Савельич, не могу. Спасибо большое, но порядок прежде всего. Явлюсь к начальнику прииска, получу назначение, тогда можно и об отдыхе подумать.

— Это тоже правильно. Ну-к что ж, тогда до свиданьица. Еще не раз встретимся.

Сняв лыжи, Шатров устало поднялся на бугор, стараясь не наступать на растертую пятку. Хотелось есть, согреться в тепле, а главное — дать отдых натруженным ногам.

Окна конторы прииска ярко светились, но в коридоре, куда вошел Шатров, стояла тьма. Он пошарил по стенам, нащупал ручку какой-то двери и нажал на нее. В большой комнате, заставленной столами, сидело много служащих. Все головы повернулись к двери.

— Я извиняюсь... Скажите, где найти начальника прииска?

Из-за стола, над которым висела самая большая лампа, поднялся человек с залысинами, щеточкой седеющих усов. Приветливая улыбка обнажила мелкие желтые зубы, раздвинула морщины вокруг рта.

— Пойдемте, я вас провожу. Лыжи и рюкзак можно оставить тут, в уголке. Вы, видно, к нам на работу?

2

Игнат Петрович Крутов, начальник прииска «Крайний», был сильно раздражен. Глубоко засунув руки в карманы, он шагал по кабинету, натыкаясь на стулья. Длинные полы желтого кожаного пальто, подбитого мехом, разлетались на поворотах. По стенам тревожно метались тени. В углу, на краешке стула, приютился начальник первого участка Мефодий Лукьянович Лаврухин, низкорослый, с заметным брюшком. На его лице безраздельно владычествовал нос. Казалось, все лицо устремилось вслед за носом —- толстым, мясистым, с горбинкой посредине. Фигура Лаврухина явственно изображала собою полное непротивление судьбе-злодейке. Только воспаленные выпученные глаза опасливо следили за всеми движениями Крутова.

— Опять завалил план, шляпа! — гремел начальник прииска.— До каких пор нянчиться с тобой? Это же курам на смех такое руководство! Тепляк не построил, лотошников распустил, экскаватор простаивает!

— Виноват, Игнат Петрович,— покаянно отозвался Лаврухин.

— Виноватых бьют! И я тебе, Мефодий, всыплю по первое число. Довольно! Вправлю мозги. Не сегодня

завтра пришлют из округа инженера. Сдашь ему участок, а сам пойдешь на восьмую шахту.

— Как же так, Игнат Петрович,— взмолился Лаврухин,— за что? Тепляк завтра начнем строить, экскаватор перегоним на ключ Желанный, лотошников приструню. Наверстаю план...

— «Наверстаю»! — передразнил Крутов. Он остановился посреди комнаты, ростом под потолок, плечистый, сердито глядя на загнанного в угол Лаврухина.— Который раз ты языком треплешься, а дело — ни ну ни тпру! Давно надо было тебя взашей...

Стук в дверь прервал гневную тираду Крутова.

— Мы не помешаем, Игнат Петрович?

В дверь просунулись щетинистые усы.

— Кого там черт... А, это ты, Леонид Фомич! Заходи. Да ты не один? Кто это с тобой?

Алексей вышел вперед, сощурился от яркого света пятисотваттной лампы.

— Горный инженер Шатров. Прибыл из округа в ваше распоряжение на должность начальника участка. Вот пакет.

Алексей рванул зацепившийся за подкладку кармана пакет, подал его начальнику прииска, отступил на шаг, соединив каблуки.

— Легок на помине. Я только что о тебе говорил.

Пока Крутов с треском разрывал пакет и пробегал

глазами бумаги, Шатров успел осмотреть весь кабинет. В глубине его, за однотумбовым столом, покрытым черным дерматином, стояло кресло кустарной работы. В углу приютилась этажерка, заваленная пыльными книгами. Трехтомник Сталина, инструкции по горным работам, геологический атлас. Десяток стульев, продавленный диван, обитый пестрым барраканом, и железная печка довершали непритязательную обстановку кабинета.

— Как добрался? — спросил Крутов, опускаясь в кресло.— Машины ведь еще не ходят: лед ненадежен.

— Меня ваш экскаваторщик надоумил. Он в округе на совещании был.

— Черепахин?

— Да. Никита Савельич. А то б я еще неделю прождал, не меньше. До Глухариной заимки по тракту нас попутная машина довезла, а оттуда — на лыжах. В два перехода дошли. Один раз у костра переночевали.

— Значит, ты ходок не из последних. По лыжной тропе от Глухариной мы полтораста километров считаем, не меньше. Да и Никита такой старик, что иного молодого на лыжах загонит. За ним тянуться не просто. Молодец, молодец. На фронте, наверное, был?

— На Первом Белорусском.

— Чувствуется военная косточка. А мне вот не довелось, брат. Кем служил?

— Артиллеристом.

— Награды имеешь?

— Орден Ленина.

— Толково! За что?

— За форсирование Вислы. Удержали плацдарм.

— Откуда родом?

— Из Минусинска.

— Ага, наш брат, сибиряк. Женат, ребята есть?

— Жена в округе осталась, приедет, как дорога установится. Детей нет.

— Это хорошо, а то у нас с жильем туго.

Шатрова начинал коробить разговор. Ему не нравилось присутствие еще двух незнакомых людей, бесцеремонный тон начальника прииска. Кроме того, Алексей чувствовал себя стесненно: Крутов сидел, а он стоял перед ним по стойке «смирно». Вдобавок ко всему Шатрова разморило в тепле и теперь неудержимо тянуло ко сну.

— Устал с дороги? — заметил наконец Крутов.— Ничего, солдат, сейчас я тебя отпущу. А завтра с утра начнешь принимать участок у этого болтуна.

Лаврухин совсем съежился в своем углу.