Год ведьмовства - [41]

– Я иду в Темный Лес.

Как только признание вырвалось из нее, она задалась вопросом, что побудило ее сказать правду. Наверное, какая-то крохотная и безвольная частичка Иммануэль хотела произвести на Эзру впечатление… и она презирала себя за это.

Но, к ее удивлению, Эзра отреагировал на ее откровение относительно ровно.

– Я думал, ты боишься леса.

– Да, боюсь. Как боялся бы любой здравомыслящий человек, – ответила Иммануэль. И хотя это было правдой, она пришла к осознанию, что страх не являлся достаточным оправданием, чтобы не делать того, что сделать необходимо. Для Иммануэль, которая никогда не отличалась особой смелостью, это была странная мысль. Но за дни, прошедшие с начала кровавого бедствия, она начала по-своему набираться храбрости. Ей нравилось это чувство. – Есть вещи, которые должны быть сделаны, несмотря на то, пугают они меня или нет.

Эзра придвинулся к ней ближе, чуть запрокинув голову, и она видела по глазам, что он пытается разгадать ее, вытащить из нее правду.

– Что могло понадобиться такой девушке, как ты, в ведьмином лесу?

Лгать ему Иммануэль не видела смысла.

– Я хочу остановить кровь, – просто сказала она. – И мне кажется, я знаю, как это сделать.

Иммануэль ожидала, что он рассмеется, обратит ее слова в шутку, но ничего подобного не произошло.

– Встретимся на рассвете у колодца.

Настала ее очередь удивляться.

– Ты со мной никуда не пойдешь.

– Еще как пойду, – ответил Эзра, как будто речь шла об уже давно решенном деле. – Ни за что не позволю тебе идти в Темный Лес в одиночку.

– Но мужчинам опасно ходить по лесу, – сказала Иммануэль, припоминая байки, которые рассказывала ей в детстве Марта в предостережение о лесе и о живущем там зле. И она не раз упоминала, что в Темные Дни мужчины, осмелившиеся войти в лес, нередко возвращались оттуда, попав под чары лесного ковена и начисто лишившись рассудка.

– Досужие суеверия, – отмахнулся Эзра.

Когда-то Иммануэль и сама так думала, но это было до ее встречи с лесными ведьмами. Но теперь она знала, что Темный Лес таил в себе реальные опасности, и хотя она была готова рискнуть собственной жизнью, чтобы остановить бедствие, ею же начатое, она отказывалась рисковать еще и жизнью Эзры.

– Это слишком опасно. Поверь мне. К тому же, ты человек церкви, а лес особенно враждебен к вашей братии.

Он закатил глаза.

– Это ложь, придуманная язычниками в древние времена, чтобы не подпускать вефильских солдат к своим границам.

– Неправда. То, что ты не видел ужасов Темного Леса своими глазами, не значит, что они выдумка. Этот лес опасен, и если твоя жизнь тебе дорога, то лучше держись от него подальше.

Эзра собирался ей ответить, но тут конь громко заржал, и повозка так сильно накренилась вправо, что Иммануэль точно свалилась бы наземь, если бы Эзра не подхватил ее за талию.

Впереди, посередине дороги, стояла собака. Огромное, облезлое создание рычало, а в его глазах отражался свет фонарей, покачивавшихся на повозке. Собака клацнула на коня зубами – из ее пасти сочилась кровавая пена.

Эзра передал вожжи Иммануэль.

– Подержи их и не двигайся с места.

– Но твоя рука…

– Я в порядке.

Он повернулся к кузову повозки и достал из-под вороха сена ружье.

– Ты же не…

– У нее бешенство, – бросил он, спрыгивая с повозки.

Вскинув ружье, он двинулся к собаке. Та зарычала при его приближении, низко прижимаясь к земле.

Лошадь взбрыкнула, и Иммануэль дернула за поводья с такой силой, что чуть не ободрала ладони.

Эзра приложил ружье к плечу.

Пес бросился на него.

Темноту расколол хлопок пули, вырвавшейся из ствола. Собака пошатнулась на подкосившихся лапах и замертво рухнула на дорогу.

К горлу Иммануэль подступила горечь, но она подавила тошноту, когда Эзра вернулся на свое место и прислонил ружье к скамье. Он забрал поводья из ее дрожащих рук и дважды ими щелкнул, подгоняя лошадь, пока окровавленный труп собаки не остался позади. Ни он, ни Иммануэль не произнесли ни слова.

Еще через несколько минут их повозка проехала поворот и покатила по длинной ухабистой дороге, которая вела к землям Муров. Вдали замаячили огни ее дома, виднеясь сквозь колышущийся пырей.

Когда они подъехали, Эзра сказал:

– Ну так что, утром? На рассвете?

Иммануэль пробормотала какое-то ругательство себе под нос, но уступила, понимая, что спорить тут бесполезно.

– Будь на месте до восхода солнца. И винтовку свою захвати. Она может тебе пригодиться.

Эзра с самодовольным видом щелкнул поводьями.

– Встретимся у колодца.

Иммануэль кивнула. Но тут она кое-что вспомнила.

– Зачем твоему отцу понадобились имена?

– Что?

– В Обители пророк попросил тебя собрать имена всех женщин и девушек в Вефиле. Для чего?

Эзра не без колебаний ответил:

– Говорят, что проклятие может исходить только из уст женщины. Из уст ведьмы.

Проклятие. Вот оно что. Значит, правда вышла наружу.

– Так он считает, что это проклятие?

– Ну, уж точно не благословение, – сказал Эзра. – Как еще это можно назвать?

Иммануэль снова подумала про собор, про витраж, изображавший сожжение и истребление легионов Матери. Про девушку с кляпом во рту, закованную в колодки на рынке. Про толпы зевак и пылающие костры. Про Лию, недвижимо лежащую на алтаре, кровь, затекающую ей в уши, и клинок, поднесенный ко лбу. Про юных девушек, которых выдавали замуж за мужчин, годившихся им в дедушки. Про голодающих попрошаек с Окраин, ждущих подаяния у обочины. Про взгляд пророка, который ощупывал ее, задерживаясь там, где не должен был.