Год ведьмовства - [43]

Иммануэль вздернула подбородок, чтобы рассмотреть Эзру как следует. Рот его был приоткрыт, и солнечный свет играл на щеках, оставив теням скулы и подбородок. Их разделяло расстояние едва ли больше мизинца, но Иммануэль ничего сейчас так не хотелось, как сократить его. Но она не решалась отпустить себя. Она не могла.

– Мне говорили.

После они некоторое время шли молча. Иммануэль остро ощущала повисшую тишину и осторожную дистанцию между ними. Казалось, прошли часы, когда Эзра наконец остановился и указал на просвет между деревьями.

– Мы на месте.

Иммануэль обошла его спереди. И верно, пруд простирался прямо перед ней, широкой кровавой раной посреди леса. Обступавшие его деревья стали гораздо выше, чем помнила Иммануэль, они тянулись корнями в глубь пруда, утопая в крови, упиваясь ею. Стоял такой вязкий и приторный гнилостный запах, что Иммануэль чуть не задохнулась.

Она повернулась к Эзре, сбросила с плеча моток веревки и опустила сумку на землю.

– Закрой глаза и отвернись.

– Что ты…

Иммануэль подняла подол юбки до колен и посмотрела на него через плечо. Песнь леса казалась дразнящей. Она звучала в быстром ритме ее сердцебиения, в свисте ветра, в глухом топоте сапог Эзры по земле, когда он придвинулся ближе.

– Глаза закрой, – напомнила она.

На этот раз Эзра повиновался, закрыв глаза и задрав лицо к кронам деревьев.

– Почему у меня такое чувство, что у тебя на уме очень плохая затея, которая попирает все догматы церкви?

– Понятия не имею, – она прервалась, чтобы сбросить сапоги. – Быть может, потому, что ты – плохой, попирающий догматы преемник, которому по душе такие затеи?

Она не смотрела на него, но слышала улыбку в его голосе, когда он ответил:

– Думаешь, я плохой преемник?

– Думаю, что ты себе на уме, – она стянула с себя платье, и оно невесомо упало к ее ногам. Быстро сложив одежду, Иммануэль подобрала с земли веревку и обвязала один конец вокруг своей талии. Когда веревка была надежно закреплена, она подошла к Эзре и сунула свободный конец в его здоровую руку. – Держи это и не отпускай.

Эзра развернулся к ней лицом, и в его глазах что-то вспыхнуло, когда он проследил взглядом от веревки в своей руке до ее талии. Сорочка Иммануэль вдруг показалась ей тонкой, как утренний туман.

– Я же просила закрыть глаза.

Эзра перевел взгляд на пруд и снова повернулся к ней. Она могла поклясться, что он выглядел немного… взволнованным.

– Ты же не станешь…

– Я должна. Кровавое бедствие не закончится, если я этого не сделаю.

– Что за глупости, – Эзра замотал головой. До этого момента он соглашался потакать ее причудам, но сейчас чаша его терпения была переполнена. – Если тебе так неймется, чтобы кто-то вошел в этот пруд, пусть это буду я. А ты держи веревку.

Иммануэль отрицательно покачала головой.

– Это нужно сделать мне.

– Но почему? – раздраженно, сердито даже, спросил он. – Какое отношение пруд имеет к кровавому бедствию? Я не понимаю.

– Сейчас у меня нет времени все тебе объяснять, а даже если бы и было, сомневаюсь, что ты бы мне поверил. Но сейчас это неважно. Ты здесь потому, что сам так захотел, поэтому либо помогай мне, либо уходи – твой выбор. Я прошу только об одном: не затягивай, и постарайся без лишнего шума. Я сохранила твои секреты, и ты сохрани мои.

Эзра в нерешительности сжал челюсти.

– Это пустая затея.

– Просто держи веревку, – сказала она и наклонилась, чтобы достать из рюкзака нож Абрама. – Сделаешь это, и беспокоиться будет не о чем.

– Но вода заражена.

– Ну, я же не собираюсь ее пить. Я прикинусь рыбкой и поплыву. Веревка у тебя. Если что-то пойдет не так, если я слишком долго пробуду под водой или начну сопротивляться – тащи меня на берег. Делов-то.

Эзра крепче сжал веревку.

– Хорошо. Но если хоть что-то пойдет не так, даже если ты просто слишком резко хлопнешь рукой по воде, я в ту же секунду вытягиваю тебя обратно.

– Договорились.

С ножом в руке Иммануэль начала спускаться к берегу. Холодная, кроваво-черная грязь засасывала ее ступни, просачиваясь между пальцами, и от соли щипало мозоли. Подавив приступ тошноты, она вошла в воду по щиколотки, по колени, по пояс, морщась, когда студеная кровавая жижа коснулась ее живота и промочила сорочку. Переведя дыхание, чтобы собраться с силами, она двинулась дальше, глубже погружаясь в кровавую воду. Когда ее нижняя губа едва торчала над поверхностью воды, Иммануэль зажмурилась и зашептала молитву Темному Лесу.

– Я не называю своего имени, потому что оно уже известно тебе. Я давно слышу, как ты зовешь меня, – она замолчала на мгновение, приподнимаясь на цыпочки, потому что удерживать голову над поверхностью становилось трудно. – Я пришла к тебе от лица всего Вефиля, чтобы просить… нет, молить о прекращении тех бедствий, что взяли свое начало здесь, несколько недель тому назад. Прими эту жертву. Прошу тебя.

С этими словами она поднесла нож к предплечью и сделала глубокий надрез.

Когда ее кровь смешалась с кровью пруда, на лес налетел могучий ветер, клоня к земле молодые сосны. От середины пруда пошла сильная рябь, как будто кто-то бросил булыжник на глубину. Волны, одна за другой, разбивались о берег, и Иммануэль зарылась ногами в грязь, чтобы ее не снесло течением.