Год в Провансе - [66]

Меникуччи фальшиво изобразил удивление:

— Ah bon? Ну тогда вы, наверное, знаете, что случится, если загорится кабель под током?

— Да я осторожно.

— Осторожно! Осторожно! Mon Dieu, мы все можем погибнуть вместе с муравьями.

Человек из ЭДФ сунул отвертку в карман и скрестил руки на груди:

— Ну и прекрасно. Лично я к муравьям не притронусь. Убирайте их сами.

Меникуччи на минуту задумался, а потом повернулся к моей жене с видом фокусника, готовящего свой коронный номер:

— Не могла бы мадам принести нам лимоны, штуки две или три, и ножик?

Мадам помощница фокусника сбегала на кухню и тут же вернулась с ножом и лимонами, и Меникуччи разрезал каждый на четыре части.

— Этой astuce[187] меня научил один очень старый человек, — загадочно проговорил он и пробормотал себе под нос еще что-то не особенно любезное о дураках и паяльных лампах. Представитель ЭДФ обиженно фыркал под деревом.

Разрезав лимоны, Меникуччи приблизился к счетчику и начал осторожно поливать его цитрусовым соком. Время от времени он останавливался, чтобы проверить, как эти кислые потоки нравятся муравьям. Те в панике покидали ящик, толкаясь и карабкаясь друг на друга. Меникуччи торжествовал.

— Voilà, jeune homme, — снисходительно обратился он к представителю ЭДФ. — Муравьи не выносят лимонного сока. Так что сегодня вы научились чему-то новому и полезному. Если будете класть нарезанный лимон рядом со счетчиком, они никогда в нем не поселятся.

Демонстрируя черную неблагодарность, человек из ЭДФ тут же стал жаловаться на то, что счетчик стал липким от сока.

— Лучше липкий, чем сгоревший дотла, — парировал Меникуччи и отправился к своему котлу. — Beh oui. Лучше липкий, чем сгоревший.

Стояло классическое бабье лето: днем мы еще купались, а по вечерам разводили огонь в камине. Но как-то ночью все кончилось с типичной для Прованса внезапностью. Мы легли спать в одном времени года, а проснулись в другом.

Дождь начался около полуночи и продолжался до следующего вечера. Это были не теплые и жирные летние капли, а сплошной серый поток. Он заливал виноградники, прибивал к земле кусты и превращал цветочные клумбы в густую грязь, а грязь — в коричневые реки. Прекратился он уже в сумерках, и мы пошли посмотреть на нашу подъездную дорогу или, вернее, на то место, где она была еще накануне.

Она уже пострадала во время августовской грозы, но тогдашние промоины показались мелкими царапинами по сравнению с тем, что мы увидели сейчас. На месте дорожки остался только ряд глубоких кратеров, а весь смытый с нее песок и гравий мокрыми, неопрятными кучами лежал на асфальтовой дороге и на дынном поле напротив дома. Выглядело все это хуже, чем покрытое воронками минное поле, и только человек, ненавидящий свою машину, рискнул бы проехаться по ней вниз к шоссе. Нам стало ясно, что без бульдозера и без нескольких тонн нового гравия здесь не обойтись.

Я позвонил месье Меникуччи. За последние месяцы мы привыкли считать его чем-то вроде живых «Желтых страниц», а поскольку к нашему дому он относился как в некотором роде к своей собственности, то и советы его часто оказывались исключительно ценными. Он внимательно выслушал историю о погибшей дорожке, лишь изредка вставляя сочувственные восклицания — quelle catastrophe! — и давая понять, что понимает всю глубину постигшего нас несчастья.

Я замолчал и услышал, как Меникуччи бормочет, мысленно составляя список необходимых материалов и оборудования:

— Une bulldozer, bien sûr, un camion, une montagne de gravier, un compacteur…[188] — Потом он промычал какой-то музыкальный отрывок, вероятно помогающий мыслительному процессу, и наконец нашел решение: — Bon. Тут есть один юноша, сын наших соседей, он со своим бульдозером творит чудеса, и цены у него вполне приличные. Его зовут Санчес. Я попрошу его завтра заехать к вам.

Я напомнил Меникуччи, что заехать к нам на обыкновенной машине невозможно.

— Ничего, он к этому привык, — заверил меня тот. — У него мотоцикл со специальными колесами. Он проезжает везде.

Следующим утром я наблюдал, как Санчес крутит слалом на бывшей подъездной дорожке. Он ловко объезжал все кратеры и приподнимался на седле, когда под колеса попадались кучи земли. Внешний вид юноши являл собой чистейший образец moto chic: у него были черные волосы, черная кожаная куртка и черный мотоцикл. Лицо скрывали огромные очки с зеркальными стеклами. Интересно, знаком ли он со стильным месье Фруктусом? Они отлично смотрелись бы вместе.

За двадцать минут Санчес успел пешком обойти все наше минное поле, подсчитать стоимость работ, заказать по телефону гравий и пообещать, что вернется с бульдозером через два дня. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и мы засомневались. Когда вечером позвонил наш штатный спасатель Меникуччи, я сказал ему, что мы поражены деловитостью молодого человека.

— Это у них семейное, — объяснил Меникуччи. — его отец стал миллионером на дынях, а сын сделает миллионы на своем бульдозере. Они очень серьезные люди, хотя и испанцы.

Он рассказал, что Санчеc-père[189] приехал во Францию совсем молодым в поисках работы и скоро научился выращивать самые ранние и самые вкусные дыни во всем Провансе. Сейчас он так богат, что работает только два месяца в году и всю зиму живет в Аликанте.