Год тумана - [103]

— Кто там?

— Меня прислал Уиггинс.

Открываю дверь.

— Панико, — говорит парень и протягивает руку. — Майк Панико.

Он заглядывает через мое плечо в комнату, где стоит Эмма — босая, в том же вчерашнем грязном сарафане.

— А ты, наверное, Эмма.

Та кивает.

Панико улыбается.

— Теперь понимаю, почему тебя искало столько народу.

В аэропорте покупаю Эмме новое платье и сандалии. Платье слегка велико, сандалии немного малы, но наша модница делает пируэт и идет походкой фотомодели, как будто это самый замечательный наряд из всех, что ей доводилось носить.

Панико отводит нас в маленькую комнатку на втором этаже. В комнате только стол и четыре стула, привинченных к полу. На спинках двух из них — металлические обручи с замочными скважинами, и я понимаю, что эти стулья предназначены для преступников. Обшарпанные стены выкрашены в бежевый цвет.

Панико прикрывает дверь и опускается на колени, чтобы его лицо оказалось на уровне лица Эммы.

— Похоже, ты скоро будешь дома. Что сделаешь в первую очередь, когда вернешься?

— Съем гамбургер у Джо.

— Правильно, — говорит Панико. — В этой стране невозможно достать нормальный гамбургер.

Эмма улыбается. Панико лезет в карман, достает раскраску и цветные мелки и кладет все это на стол.

— Любишь рисовать?

Эмма застенчиво кивает.

— А я прямо-таки обожал, когда был маленьким. Но у меня плохо получалось.

Эмма садится и начинает листать раскраску.

— El gato. — Она указывает на рисунок кота, берет желтый мелок и начинает раскрашивать, а потом спрашивает у меня: — Ты говоришь по-испански?

— Чуть-чуть.

Она оборачивается к Панико:

— А вы?

— Si, señorita.

Эти двое бегло обмениваются несколькими фразами на испанском; Панико говорит и вызывает у ребенка хохот. Мне удается разобрать слово «нога», но, возможно, я ошиблась.

Эмма принимается затачивать синий мелок, потом сдувает крошки, наклоняется над страницей и раскрашивает кошачью миску. Восковой запах мелков смешивается с каким-то другим. Пахнет от Эммы, несмотря на купание в ванне вчера вечером. Сладковатый запах ребенка, о котором не заботятся должным образом.

Панико придвигает свой стул поближе к ней.

— Можно тебя кое о чем спросить, Эмма?

— Ну да.

— Где вы жили?

— Иногда прямо на пляже, иногда в машине. А иногда у друзей Тедди.

— А где жили эти друзья?

— В разных местах.

— Они не говорили, что знают твою маму?

— Тедди — мамин двоюродный брат, — отвечает Эмма. — Можно, я еще порисую?

И затыкает уши; при виде знакомого жеста меня охватывает чувство благодарности. Эта привычка была у нее, сколько я ее знала. Эмма смотрит на меня, потом на Панико и спрашивает:

— У Тедди и Джейн проблемы?

— Мы просто ищем их, чтобы задать несколько вопросов, — отвечает тот.

Эмма снова принимается раскрашивать. Сидя здесь, с ней, ощущаю одновременно радость и волнение. Дух товарищества, успевший возникнуть между нами за несколько недель до похищения, пропал, и я по-прежнему пытаюсь понять, что еще в ее характере коренным образом изменилось. В какой степени в этом повинны естественные возрастные изменения и в какой — время, проведенное с Тедди и Джейн?

Громкий голос объявляет взлеты и посадки. Каждый раз, когда динамики в углу начинают потрескивать, задерживаю дыхание. Пусть рейс ненадолго отложат. Пусть Джейка задержат на таможне. Еще немного времени с Эммой. Еще несколько часов. Несколько минут. Разумеется, наше грядущее воссоединение приводит меня в восторг, но я с ужасом представляю себе, как они входят в самолет и оставляют меня одну.

Наконец в двери стучат. Три раза.

Эмма подскакивает. Я тоже. Девочка сидит спиной к двери, со склоненной головой, но ее руки тут же замирают. Она смотрит на страницу и так сильно стискивает мелок, что пальчики у нее белеют. Панико открывает дверь — на пороге стоит Джейк. У него с собой никаких вещей, кроме небольшой сумки на плече. В одной руке — огромная кукла в нарядном платье и черных ботинках со шнуровкой. Счастливый отец замер в дверях и смотрит на Эмму, как будто боится поверить собственным глазам. Джейк поправился, и волосы у него отросли.

Слегка касаюсь ее руки:

— Эмма, посмотри, кто пришел.

Она смотрит на меня, не выпуская мелок, и не двигается. Джейк подходит к столу и опускается на колени рядом с дочерью. Когда та видит отца, в ней что-то меняется, лицо Эммы светлеет, на губах появляется тонкая улыбка. Джейк роняет куклу, заключает Эмму в объятия и рыдает, уткнувшись лицом в ее волосы.

— Это ты. Поверить не могу. Действительно ты.

— Конечно, я, папа.

Панико отводит взгляд. Подобно мне, человек Уиггинса чувствует себя посторонним в этот момент.

Джейк смотрит на меня:

— Поверить не могу…

— Я знаю.

Болфаур берет Эмму на руки, подходит ко мне и крепко обнимает. От него приятно пахнет, и он отлично выглядит.

— Ты все-таки оказалась права. Прости, что сомневался.

Эмма смотрит на куклу, лежащую на полу, широко улыбается и пытается высвободиться из отцовских рук.

— Это Фелисити, — говорит Джейк, ставя дочь наземь.

Девочка трогает волосы куклы, щупает белое кружево, которым отделан подол платья.

— Она красивая.

Джейк смотрит на Эмму так, словно все еще не верит в реальность происходящего. Как будто боится в любой момент проснуться.