Год со Штроблом - [31]

— Да, имеет! На волейбольной площадке, в МММ[16]. Это к примеру. В волейболе нам до чемпионов далеко, зато за некоторые изобретения нам стыдиться никак не приходится! Опять же к примеру. В настоящий же период общественной деятельности, — напыщенно проговорил он, — я присматриваю себе преемника. То-то ты удивлен, а?

— А то нет! Престарелый папаша Эрлих присматривает себе преемника!

— Факт! Мне двадцать три, а парню, на которого я положил глаз, девятнадцать! Тютелька в тютельку! Зовут его Карл Цейсс, парнишка такой… в очках. Он тебе на глаза не попадался?

— Пока нет. Придется мне попасться ему на глаза!

17

Уже пятница. Шютца, делавшего первые заметки по рабочему графику, оторвал от работы телефонный звонок секретаря партбюро жилуправления. С ним он сидел рядом на парткоме у Берга, и тот сказал ему:

— Если твои ребята начнут бузить насчет неурядиц с жильем, дай мне знать.

Он запомнил фамилию Шютца и огорошил его сейчас неожиданным сообщением. В общежитии венгров вышел скандал. Небольшая стычка. Ничего особенного, парочка синяков и ссадин. Петухов успели разнять. Старая песня: кто-то позволил себе что-то по отношению к девушке другого. Нет, не его, Шютца, ребята. Зато вот девушку зовут Нормой Шютц, она до сих пор сидит себе в общежитии, попивает кофе и заявляет, что уйдет оттуда не раньше, чем уладит свои дела…

— Еду! — сказал Шютц в трубку и крикнул через дверь Штроблу, что ему нужна машина.

Доехал до проходной. Там его встретил Дьердь, с хитроватым видом поглаживавший свои черные усы.

— Весна идет, дорогой мой! — воскликнул Дьердь, похлопывая Шютца по плечу. — Давай возьмем твою машину и поедем встречать весну в Будапеште!

Когда Шютц поинтересовался, что же именно произошло в общежитии его земляков, Дьердь широким жестом, будто певец, исполняющий выходную арию, приложил правую руку к сердцу:

— Ничего такого, что помешало бы нам встретить весну в Будапеште! — теперь он снисходительно развел руками: — Одна женщина, два мужчины — один победитель! Все ясно. Для нас тоже. Из-за этого парня у нас недоразумения уже в третий раз. Отправим его домой.

«Может, они ошиблись, — думал Шютц, снова сев в машину. — Шютц! Мало ли Шютцев на свете!» Не только его сестра, которая даже в двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет говорила только то, что считала нужным. Которая сидела молча, без единого движения, словно застыв, пока он не возвращался домой, будь то ночью или на рассвете. А стоило ему появиться, как она вставала из-за стола и, не говоря ни слова, отправлялась в свою комнату. Он мог сколько угодно повторять: «Пойми ты, эта девушка скоро станет моей женой. Не вечно же мне над вами кудахтать, как квочка…» Она пропускала его слова мимо ушей, говорила в ответ только: «Мы задолжали фрау Швингель шесть марок тридцать за хлеб и колбасу» или что-нибудь в этом роде. Не имело ровным счетом никакого смысла ни пытаться умаслить ее, ни орать. Она говорила, что хотела, и отвечала, только когда хотела, то есть почти никогда.

Девушкой, сидевшей в комнате уборщицы общежития, оказалась не кто иная, как она, Норма. Сидела в своем зеленом платье, дула на горячую жидкость в чашке, и, когда она подняла глаза на брата, Шютц прочел в ее взгляде, что о дружелюбном приветствии и речи быть не может. Это сразу вывело Шютца из равновесия — что она себе воображает! — и он начал на повышенных тонах:

— Ты чего тут торчишь?

Она понимающе подняла брови, будто именно эти слова — и в таком тоне — и хотела услышать. Отхлебнув глоток кофе, сказала:

— Иштван пошел за моей сумкой. Я ее забыла вчера в баре, а бар пока закрыт.

Говоря это, Норма оперлась локтями о стол. При ярком дневном свете ее зеленое платье казалось почти прозрачным.

— А ну, смени эту тряпку! — прикрикнул на нее Шютц.

— Не могу, — мягко, словно желая успокоить, сказала она. — Пусть сперва Иштван принесет сумку. В ней все мои вещи…

— Иштван! Пусть твой Иштван не забудет прихватить заодно свои документы!

Норма поняла. Отодвинула от себя чашку, будто кофе ей опротивел. Улыбнулась. Улыбка вышла горькой, в ней сквозило сочувствие.

— Бедняга, — сказала она, — он-то при чем?

В этот момент кто-то просунул в дверь сумку. Шютц отвернулся к окну. Норма быстро сбросила платье, переоделась. Увидев ее в брюках и пуловере, Шютц нашел, что она опять выглядит как приличный человек. Пусть и с оговорками… Он смягчился.

— Когда ты едешь? — спросил он.

Норма возилась с «молнией», никак не желавшей закрываться. Ее лицо раскраснелось. Подняв голову, ответила брату:

— Я остаюсь здесь.

— Здесь? — он поразился.

— С последнего места работы я ушла по всем существующим правилам. Все справки и трудовая книжка при мне. Расчет я получила, отпускные тоже. Деньги у меня есть. Так что я могу делать, что мне в голову взбредет. А могу пойти на твою стройку!

— Информация о том, что ты повадилась шляться в общежитие без разрешения и пропуска, добежит до отдела кадров раньше, чем ты своими ножками, — сухо сказал Шютц.

Она ничего не ответила, только с большим ожесточением принялась дергать «молнию». Шютц взял сумку из ее рук и через несколько секунд закрыл.

— И какое же по счету место работы ты меняешь?