Год рождения 1921 - [101]
— Вечером начну укладывать вещи, — решил Кованда. — Не опоздать бы на поезд! Я думаю, союзники недолго провозятся с ними, а?
Гонзик уже спешил дальше и, повернувшись на ходу, крикнул Пепику:
— Что сказал доктор?
Тот махнул рукой.
— Я ж вам говорил. Ничего нет.
— А кровь?
— Говорит, что, возможно, это из горла. Не из легких.
— Ты рад? — спросил Гонзик и побежал дальше по дорожке вдоль рельсов. Пепик размешивал краску и задумчиво смотрел ему вслед.
«Даже не знаю, — сказал он про себя. — Что-то я не очень верю этому доктору. Ведь я и в самом деле прескверно себя чувствую».
Эда Конечный, который прохаживался по балкам железной конструкции нового цеха, высоко над головами людей, завидев Гонзика, громко свистнул в пальцы.
— Что ты летишь, как на пожар? — крикнул он сверху. — Где горит?
— Горит, в самом деле горит! — воскликнул Гонзик. — Слушай, да смотри не упади! Горит на западе, на побережье Ламанша. Сегодня ночью они высадились!
Эда не понял.
— Кто, немцы?
— О господи, что ты за дубина! — рассердился Гонзик. — Союзники высадились во Франции!
— А-а! Ну и что же?
— Да ничего. Не заберись ты так высоко, я бы трахнул тебя кирпичом.
— Ну и ну! — равнодушно отмахнулся Эда. — Нашел о чем говорить! Если бы они высадились год назад, то сейчас были бы уже в Касселе.
Гонзик махнул рукой и поспешил дальше. Эда наверху громко запел:
Самая большая чешская бригада работала на закладке бетонных фундаментов для турбин нового машинного отделения. Ребята возились около бетономешалок, гнули железную арматуру, сколачивали опалубку фундаментов. Все они столпились вокруг Гонзика, а Фрицек от радости даже пустился вприсядку.
— Лучше бы ты нас учил английскому, — сказал Густа. — А то как же нам объясняться, когда они придут? Что мы им скажем?
— Уж не собираешься ли ты ждать их тут? — огрызнулся Богоуш. — Когда они придут, мы должны быть уже дома. Там мы нужнее.
— Да разве отпустят!
— Обязательно отпустят, надо только попросить хорошенько. Пошлем-ка заявление Адольфику, да обязательно с гербовой маркой. Шляпа ты! Станем мы отпрашиваться, как бы не так! Соберемся и дадим тягу.
— Далеко, пешком не дойти.
— Стыдись! Я готов себе ноги оттопать хоть до колен, а добраться за пару дней. До Пограничья отсюда рукой подать.
— Я еще утром заметил: что-то стряслось, — вставил Ирка. — Наш десятник заперся с пленным в будке и до сих пор не выходил. О чем они там толкуют?
Деревянная будка десятника Бегенау прилепилась к стене большого здания лаборатории. Она была сколочена из грубых досок и обита толем. Гонзик на цыпочках подкрался к будке, посмотрел в щель и приложил ухо к стене. Бегенау взволнованно расхаживал около стула, на котором сидел маленький француз Жозеф Куртен, студент-медик. Руки десятник сложил за спиной, голову свесил на грудь.
— Работать я умею, — услышал Гонзик его голос. — Со всякой работой справлюсь, не буду тебе в тягость. К вам, пленным французам, я всегда относился как к равным.
Жозеф откашлялся.
— Richtig wahr[81], — сказал он помолчав.
— Я одинок, — настойчиво продолжал десятник, — у меня нет никого, кто хотел бы, чтобы я остался в Германии. Мне здесь не по душе, здесь никогда не будет спокойно. В партии я не состою, потому что не согласен с ними. Я сторонюсь политики и не хочу иметь с ними ничего общего, понимаешь?
Жозеф не отвечал, было слышно, как он постукивает карандашом по столу.
Гонзик оглянулся по сторонам.
— В порядке, — крикнул ему Густа. — Я посторожу. — И заговорщицки прищурил один глаз.
— Не оставляй меня тут, — возбужденно продолжал десятник. И Гонзику показалось, что этот крепкий, плечистый человек готов расплакаться. — Возьми меня во Францию. Я поеду с тобой, как твой пленный, и буду тебе до смерти благодарен. Согласен?
Жозеф долго не отвечал, Бегенау перестал ходить по комнате, в будке воцарилась напряженная тишина.
— Надо посоветоваться, — сказал наконец на ломаном немецком языке Жозеф. — Я посоветоваться с товарищами. Ты хороший человек. Но ты немец, понимаешь. Но я тебя люблю. Я тебе помочь, если можно.
Гонзик вернулся к ребятам.
— Приглядывайте за ними, — распорядился он. — Если кто-нибудь подслушает, о чем они говорят, болтаться обоим в петле.
— Гиль идет! — крикнул Ирка, нагнулся за камешком и швырнул его в закрытое окно будки. Дверь тотчас открылась, и Бегенау показался на пороге. Он поморгал близорукими глазами и протер пальцем очки.
— Хайль Гитлер! — приветствовал его Гиль и приложил руку к козырьку.
— ’ten Morgen, — отозвался Бегенау и нахлобучил кепку. — Все в порядке?
Гиль громко рассмеялся.
— Об этом я и пришел спросить.
Бегенау взглянул в сторону стройки.
— Да, все в порядке, — сказал он. — Они усердные и надежные работники.
Он улыбнулся чехам и приветственно поднял руку.
Весть о втором фронте дошла и до евреев; наверное, они подслушали ее у эсэсовцев, которые собирались группами, не уделяя сегодня заключенным обычного внимания. А может быть, эта весть проникла тем непостижимым путем, каким распространяется вера и надежда среди отчаявшихся и обреченных. По лицам евреев, по всем их движениям было видно, что они живут только новой надеждой, живут мыслью о значении этого события для их безотрадной жизни, мыслью о том, что близок конец лишений и невзгод.
Геннадий Дубовой, позывной «Корреспондент», на передовой с первых дней войны на Донбассе. Воевал под командованием Стрелкова, Моторолы, Викинга. Всегда в одной руке автомат, в другой – камера. Враги называли его «пресс-секретарем» Моторолы, друзья – одним из идеологов народной Новороссии.Новеллы, статьи и очерки, собранные в этой книге – летопись героической обороны Донбасса. В них не найти претензий на заумный анализ, есть только состоящая из свистящих у виска мгновений жизнь на поле боя. Эти строки не для гламурной тусовки мегаполисов, не для биржевых игроков, удачливых рантье и офисного планктона.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Воспоминания и размышления фронтовика — пулеметчика и разведчика, прошедшего через перипетии века. Со дня Победы прошло уже шестьдесят лет. Несоответствие между этим фактом и названием книги объясняется тем, что книга вышла в свет в декабре 2004 г. Когда тебе 80, нельзя рассчитывать даже на ближайшие пять месяцев.
От издателяАвтор известен читателям по книгам о летчиках «Крутой вираж», «Небо хранит тайну», «И небо — одно, и жизнь — одна» и другим.В новой книге писатель опять возвращается к незабываемым годам войны. Повесть «И снова взлет..» — это взволнованный рассказ о любви молодого летчика к небу и женщине, о его ратных делах.
Эта автобиографическая книга написана человеком, который с юности мечтал стать морским пехотинцем, военнослужащим самого престижного рода войск США. Преодолев все трудности, он осуществил свою мечту, а потом в качестве командира взвода морской пехоты укреплял демократию в Афганистане, участвовал во вторжении в Ирак и свержении режима Саддама Хусейна. Он храбро воевал, сберег в боях всех своих подчиненных, дослужился до звания капитана и неожиданно для всех ушел в отставку, пораженный жестокостью современной войны и отдельными неприглядными сторонами армейской жизни.