Год охотника - [3]

Опустошенные бутылки почти одновременно звякнули о стол.

- Ну, Вилли, давай начистоту: дела пытаешь или от дела лытаешь?

Бурханкин к фольклорным высказываниям Франца привык: не первый год с ним общался. Он только помигал, соображая, что означает подобное выражение, и приступил к рассказу. (Где в прежние годы служил "законник" никто не знал, но уж если тот что советовал - ни одного промаха, точно белке в глаз!)

- У моего приятеля - да ты знаешь его: он наш райцентровский... Местные всё больше по охоте да по рыбалке. Огороды хилые: мужики-то у нас, сам знаешь, всё больше одинокие. Так они у Степновых всё больше пасутся, потому что Витёк - не хапуга. Цены божеские. И огурчики маринует сам. Я ему один рецепт подсказал - закачаешься! А какие яблоки... - Бурханкин закатил глазки: - М-м-м!.. Должно быть, он слово знает: ни у кого этот сорт не прижился, только у них.

Франц передвинул стул, чтобы сидеть к рассказчику левым, лучше слышащим ухом:

- Не понял, ты про что?..

- Не слышал, Фима? Только что у нас в больнице по поводу отравления лежал фермер, - пояснил гость в полный голос. - Ребята ещё смеялись, жена, мол, чего-то подсыпала, аккурат, после годовщины свадьбы... Бурная была годовщина.

Игорь Максимильянович сразу ожил:

- Что, в самом деле отравила?..

- Да нет, - замахал ручками Бурханкин, - дружней их нет никого! Почти не расстаются. Столько лет - душа в душу!.. А по поводу отравы, это всё так, болтовня шутки ради. У нас ребята вообще могут его между собой Зуевичем с буквы "Х" назвать. Но не со зла же, всё так, ради шутки... Когда волновался, Егор Сергеевич повторял одни и те же слова. - Так вот я о чём тебе толкую, - начал горячиться он, досадуя на непонятливость Франца. В среду вдруг встречаю я Витька, тут у нас, на базарном пятачке. Разоделся, будто молодой да холостой!.. Крахмальная сорочка, пиджак, галстук... Идёт, будто юноша на свидание. Только седина межами в башке, как у бурундука. И видно, что, это... слаб, очень слаб! Взмок весь... Ну я, естественно, спросил: "Как драгоценное? От Александры выходной празднуешь?" - Шурка-то его два дня, как уехала. А он мне говорит: "Ты, Сергеич, - говорит, - по себе-то не суди. Лучше допивай быстрее, пока твоя не застукала".

Франц усмехнулся:

- Значит, торжественная встреча произошла у пивной бочки?

- Ну, а чего? - отозвался Бурханкин. - Моя-то на почте дежурила! А Витьку я так и сказал: "Злой ты стал после болезни! И шуток не понимаешь. Все же знают, что у тебя один свет в окне: Александра! Лучше пропусти кружечку с нами. Легче станет."

Франц посмотрел на опустевшие бутылки и не согласился:

- От бочкового пива лишь развезёт! В жару - только из холодильника!

- Ну вот, - подхватил Егор Сергеевич, - он мне так же и сказал. А сам, между прочим, - тут голос Бурханкина таинственно понизился, - сам-то на почту пошел, а не к ларьку, где баночным торгуют. А пиво-то у них - дрянь, моча! И трижды дороже... Ну мне, конечно, стало интересно, что там Витьку приспичило на почте. От дома-то его - путь неблизкий: кил?метра без малого три! Пёхом по жаре да после болезни... Что ему так припекло?.. Я и пошёл следом.

Увидев очередную усмешку Франца, егерь начал оправдываться:

- А вдруг бы ему плохо стало? Надо ж было, это... своими глазами убедиться, что с Витьком всё в порядке... Ну, короче, я - за ним, а он уже на крыльце пыль топчет. И бумажка какая-то в руке. Говорит, извещение на бандероль, а она этим, как его, наложенным платежом. А деньги он не брал. Ну что, не обратно же ему тащиться! Представляешь, Ленка моя в долг не поверила! Я это... - тут он хихикнул, - назло ей дал, сколько надо: как раз накануне аванс, наконец, отвалили. Главное, он это... не мог разобрать, от кого посылка. Сто лет, говорит, они с Александрой никаких бандеролей не получали. Я и сказал: чего гадать попусту, пойди да выясни. Он и пошёл. Моя Ленка выдала ему, это... бандерольку... Смех один!.. Пакетик - что твой футляр от чернильной авторучки.

*** Полёт мотылька

Егерь прищурился. Глаза-дробинки забегали над россыпью веснушек. Бурханкин заново переживал любопытство и нетерпение. Патлы вздыбились. Ощетинились даже светлые завитушки на крепких короткопалых руках.

Он взахлёб рассказывал:

- Что это у тебя, - это я ему говорю, - любовная записка?

"Сам не знаю, Сергеич!" - говорит Витёк. Может, при мне не хотел открывать... А сам, это... еле стоит: руки-то от слабости трясутся, а сам всё не открывает, бурундук, ждёт чего-то, всё рассматривает!..

(Многие местные давали друг другу прозвища. Но Егор Сергеевич делал это так же метко, как стрелял.)

- Чего ж не откроешь? - Это я Витьку. А он мне: "Не пойму, - говорит, - чего-то. Ведь Шура к своим уехала третьего дня, даже телеграмму ещё не дала о приезде, а тут - адрес её рукой надписан. Когда успела послать? Откуда? Да и деньги на дорогу были, не мог же я отпустить её без копейки. Почему не оплатила доставку?.."

- От, Витька! Дурной какой! - не унимался Бурханкин. - Если бы я его не надоумил, так бы и до сегодня стоял, не раскрывши пакет!.. А как он его открывал! Мухи дохли!.. Прежде снял завязочки, отлепил сургучную печать, всё старался, это... целиком, не повредить... Три года разворачивал... И дождался!.. Пока дверь за его спиною растворилась и Витька обдало ветром... Когда такая жарища, ждёшь его ждёшь, чтобы хоть в одну ноздрю дунул - ни гу-гу. Очень занят. Ураганы где-то устраивает. А тут - на тебе! Откуда взялся?! Ветер... Смех один! От такого сквознячка и насморка не заработаешь - так, луковые слёзы против рыданий. Но пакость сделать успел!..