Год нашей войны - [48]

— Уже? Что значит «уже»?

— Не начинай сначала. Либо тебе лучше, либо нет. А если нет, то я не хочу этого знать.

— Ничто, кроме дури, не имеет значения, мой сладкий полукровка. Ничто, даже твоя неописуемая красота.

— Ты знаешь, что умрешь, — негромко проговорил я.

— Это тоже не важно, мой прекрасный странник, — заверил меня Авер-Фальконе. — Я буду жить в Перевоплощении. Я был там много дней…

И ты будешь мне рассказывать!

— Вернее, месяцев, — поправил я.

— Я влюбился в Перевоплощение, — просто сказал он. Понизив голос почти до шепота, он сообщил мне свою сладостную тайну: — Там ты можешь быть кем угодно. Даже женщиной.

Мне стало, противно.

— Черт возьми, для чего тебе нужно быть женщиной?

— Чтобы трахаться, — ответил Фелисития.

Я был поражен силой, толкавшей его идти против правил, о существовании которых я и не подозревал. Не обычных правил, которые были установлены Замком или губернатором, — ихия нарушал каждый день. Фелисития нарушал законы самой природы.

— Там есть торговая площадь со всякими развлечениями: шпагоглотателями, пожирателями огня и укротителями ящеров…

Я захихикал.

— Это такие чешуйчатые звери.

— Нет, ты говоришь о настоящих пустяках, мой мальчик.

Его мысль порхала, как бабочка, редко принимая четкие очертания, — планы, которые он разрабатывал, приводили нас в остолбенение.

— Лэйс любит тебя, — вздохнул я и закусил губу.

— Хех. Ты можешь забрать ее себе, мой энергичный юноша.

Если бы я только мог. Она общалась со мной только потому, что Фелисития зависел от меня. Я оставался с ним, потому что знал: ему нужно нечто большее, чем просто ощущения, — ему нужно спасение, так уж он был устроен. Я понимал его, поскольку был уроженцем гор, поглощенным городом, и необходимость приспосабливаться приводила меня в отчаяние. А Фелисития был женщиной в мужском теле и принимал сколопендиум в качестве лекарства от депрессии. Я знал, что ему не стоило отправляться на Восточный берег, принимая во внимание его привычку ширяться каждый день. Мне бы никогда не удалось вернуть его.

— Я принес тебе дурь, но вначале мне нужны деньги.

— Попался на крючок этой штуки, да? — проворчал Фелисития.

— Какой?

— Наличных.

О да. Безусловно. Он дал мне ключ, и я быстро вынул из несгораемого шкафа под столом его недельные карманные деньги. Я пересчитал банкноты три или четыре раза, пока Фелисития облизывал свои накрашенные губы, словно дешевая уличная потаскуха.

— Здесь сотня фунтов, — отрезал он. — На что ты их потратишь, бесполый?

— Ничего, если я потрачу их на книги?

Я учился читать на авианском, зная, что это язык Замка. Доттерель позволил мне раз в неделю брать книги из его собрания, которое он бережно хранил в своей квартире над аптекой. Фелисития фыркнул, поскольку был уверен, что тратить деньги на книги — ужаснейшее из преступлений.

Я прикоснулся к маленькому бумажному кулачку, лежавшему в кармане моих кожаных штанов с бахромой.

— А что, если я сейчас убегу с деньгами? — полушутя спросил я.

Фелисития разгладил свою юбку.

— Моя ангелоподобная лучница ожидает тебя снаружи. По первому моему слову она тебя прикончит.

Я не понимал.

— Это же девчонка Петергласса, она из Лучников… — пробормотал я.

Я был уверен, что он посылает убийц, поскольку он — торговец, а я отбиваю у него клиентуру.

— Да, но никто из них до сих пор ни разу даже не задел тебя, — ухмыльнулся Фелисития. Я со злостью шагнул вперед, и он наградил меня умоляющим взглядом. Он бы очень хотел, чтобы я прикоснулся к нему, и потому я не стал этого делать. — Я платил лучникам Петергласса, чтобы они внимательно следили за неточностью своих выстрелов. Петергласс и не подозревает об их предательстве и все еще хочет убить тебя.

Я не мог поверить в это.

— Но зачем ты защищаешь меня?

— Очевидно, потому что ты делаешь лучшую дурь, мой юный возлюбленный.

Это совсем не то, чем я хотел бы быть! Фелисития и я не считали друг друга жильцами на этом свете — мы были наполовину мертвецами. Я стал его личным дилером. Я хотел бы работать у Доттереля, бегать марафоны и читать книги. Я, дикий мальчуган с гор, хотел Лэйс, денег, свободы и думал, что смогу достичь всего этого посредством смирения. В моей голове собиралась холодная буря — имелся более быстрый путь.

Я поклонился и поблагодарил его. Пора заканчивать с моим лизоблюдством, я принял решение. Я сунул руку в другой карман, в котором находился пакетик, выглядевший точно так же, как и первый. Это зелье я использовал, когда хотел избавиться от кредиторов и тех, кто пытался поживиться за мой счет. Со всеми полагавшимися церемониями я передал его Авер-Фальконе.

— А не приготовишь для меня дурь?

— Этого не было в договоре! — Я не хотел прикасаться к этой дряни чаще, чем того требовала необходимость. — Тебе хватит на неделю, — сладким голосом добавил я.

— На неделю. Одну неделю! Во мне сейчас столько, что хватит на месяц.

Мне очень нравилась аптека, и каждое утро, открывая ставни, я неизменно глядел на золотисто-зеленые буквы над окнами — «Доттерель Томас». Я надеялся, что однажды там будет начертано мое имя, и эта моя почти несбыточная мечта благополучно уживалась с желанием присоединиться к Замковому Кругу, исполнение которого было и вовсе из области сказок. Возможно, я бы сохранил на вывеске и имя моего хозяина, выглядело бы неплохо: «Доттерель и Шира».