Год любви - [133]
Разумеется, он не сразу дошел до жизни такой. Сначала он лишился места или уволился по собственному желанию, на том основании, что ему нужен год, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями, отдохнуть. Похоже на выход из дела. Преждевременно наступивший кризис середины жизни, говорят знакомые, в открытую говорят это его родным. Год истёк, все связи порваны, он все чаще меняет адреса, последний гласит — до востребования. Его списывают со счетов, как пропавшего без вести. Следует неизбежный развод с законной супругой, раздел имущества. Поначалу отщепенец еще пытается найти себе какое-то занятие, здесь, в Париже; сидит в Национальной библиотеке, чтобы привыкнуть к свободе, нужно что-то делать, это продолжается недолго, он давно утратил то, что когда-то было самым примечательным свойством его характера, — самодисциплину. Иногда он проклинает свободу. Спасительные походы по барам. Бреясь по утрам, он мог порезаться — так сильно дрожали руки. А с пластырями на лице в библиотеку не пойдешь, и он шел в парки, в места общественного отдыха, слонялся под мостами Сены, точно какой-нибудь бездомный. ОН ПРОКУТИЛ СВОИ ДЕНЬГИ С ЖЕНЩИНАМИ. Так это могло бы быть.
Домыслы, — не более того. Сейчас он свободен, свободен, как птица, но рядом с ним нет никакой обнаженной, это уж точно. Людей этого сорта вообще никуда не впускают. Такой человек, как путник, лишен не только женского общества, он принципиально одинок. Отверженный. Вернется ли он когда-нибудь к себе? И где то место, куда он мог бы вернуться?
Надо выбросить путника из головы, иначе у меня не получится мое каприччо, мой каприз. Иногда, когда я сижу над вставленным в пишущую машинку листом бумаги или брожу по городу, мелькает какой-то след. Как плавник рыбы, прорезывающий воду, появляется на мгновение или, лучше сказать, возникает. Меня будто толкает что-то. Я во власти порыва. Чувствую, что это совсем близко, стоит только протянуть руку — и вот оно, на долю секунды я сливаюсь с ним. Чудо, счастье. Закрыв глаза, я наслаждаюсь его отзвуком, думаю, вот сейчас оно появится на внутреннем экране, тогда я его и поймаю. Я бегаю по комнате, ищу первое слово, которое намекнет, наведет на мысль, главное, не хватать раньше времени. Слова бывают слишком громкими, слишком поспешными, и увиденная рыба нырнет и исчезнет в глубине.
Возможно, навсегда. Я бегаю по комнате, чувствуя на губах этот привкус, наконец, встаю на цыпочки, мне хочется стать невидимкой, чтобы не спугнуть, не прогнать этот порыв. Я хочу поймать существо живым, не один только скелет. Снова усаживаюсь за стол. О рыбе ни слуху ни духу. Вместо нее в голове проплывают какие-то легкомысленные лодки, нежелательные образы, толкотня, хаос. И потом — пустота. Все, сдаюсь. Иногда хочется убежать. И сразу — в ближайший бар. Не думать, только ни о чем не думать, дружище. Только не это.
Эпитафия толстяку
Что, если бы меня и впрямь проглотила огромная рыба и увлекла за собой в водные хляби и все было бы только скольжением, удивлением и мраком? И я бы скитался в ней, бороздил океаны и не знал бы ни дня, ни ночи, не мыслил бы?
Недавно мне приснилась одна из моих старых автомашин, она неожиданно — точно сорвавшийся с привязи пес — снова обнаружилась в гараже по соседству: моя тачка снова была на месте! Я запустил мотор, он зажужжал, как швейная машинка. Я обошел вокруг своего вновь обретенного сокровища, кончиками пальцев погладил сверкающий лаком кузов. Через наполовину поднятую дверь гаража протиснулся, согнувшись, мой друг, в руке он держал букет цветов. Ты? — крикнул я, ты же давно умер! Но он улыбнулся в ответ: умер? Смерть, видишь ли, вообще не имеет никакого значения, умирать легко, скажу я тебе, ты словно плывешь по бесконечно длинным коридорам, нескончаемое скольжение и прекрасное. Сказал и исчез.
В последние годы я все чаще нахожу в своем почтовом ящике траурные объявления, для меня это каждый раз шок, всегда одно и то же чувство растерянности, меня охватывает дрожь — снова утрата, я опять стал беднее. Как говорится, ряды редеют. Однажды я подсчитал, даже составил список, кто из друзей и знакомых ушел от нас, как принято говорить, в последние годы. Список утрат получился внушительный. Хватило бы на массовое захоронение.
Получив известие о смерти своего английского друга, я сперва был только озадачен. Моей первой мыслью было: не может быть. Нежелание верить без примеси печали. Я швырнул обведенный черной рамкой конверт обратно в почтовый ящик и вышел из дома за покупками. Пообедать я решил у Шартье на улице Фубур, что на Монмартре. Давненько не бывал я в этом роскошном зале, который своими галереями и целым лесом люстр мог бы напомнить бальную залу галантного века, если бы многолюдье и атмосфера обыкновенной столовой не придавали всей этой помпезности издевательский оттенок. Втиснутые в черные жилеты и такие же брюки официанты в длинных, до колен, фартуках балансируют в людском море, в этом безумном скоплении, держа на вытянутых руках подносы с горками тарелок и блюд. Есть нужно быстро, особенно в часы «пик», так как у входа ждет своей очереди целая толпа желающих утолить голод. И как только официанты умудряются сохранять хорошее настроение? Настоящие виртуозы, вымуштрованные.
