Год любви - [135]

Опять зажегся свет, и опять зал встретил это криками радости. Зал с многочисленными погасшими люстрами напомнил мне декорации из пьесы Горького «На дне». Здесь находили выход элементарные человеческие качества. Слишком человеческие, как у драчунов, которых я наблюдал по дороге сюда, как у очевидцев драки. Схватились друг с другом молодой араб и югослав. После короткого обмена ударами их разнимали, но когда дни снова набрасывались друг на друга, зеваки, у которых тоже чесались кулаки, тут же отходили в сторону, образуя круг. Быстрая схватка, одно из тел отлетает на капот машины, драчуны, сцепившись, катаются по земле, похоже на бой петухов или на вцепившихся друг в друга псов; зрителей привлекает окончательное исчезновение страха перед прикосновением к чужому телу, отпадение этого ужасного самообладания, которое так трудно выносить долгое время, все это вдруг куда-то уходит, и накопившаяся ненависть вырывается наружу, такую ненависть каждый с трудом сдерживает в себе, сейчас она вырвалась у двух драчунов. Каждый раз, когда они отпускают друг друга и отступают на несколько шагов, ненависть то у одного, то у другого прорывается снова, достаточно поворота головы, обрывка ругательства, и они снова набрасываются друг на друга. Ненависть порождает кровожадность. Потом подъезжает полиция, мелькают дубинки, мигают синие сигнальные огни на полицейской машине, и толпа плотнее окружает дерущихся.

В случае с Джо о ненависти не может быть и речи, такие побуждения ему неведомы. Судя по всему, его занимали только практические проблемы, такие, например, как изучение расписания поездов и автобусов. Подобрать подходящий поезд, все сорганизовать, рассчитать время пересадок — такими вещами он занимался со страстью и готов был помочь каждому. Признаюсь, я беззастенчиво пользовался его щедростью в этих делах. Бывая в Лондоне, я просил его подобрать для меня маленькие экскурсии в самых разных вариантах, прежде всего потому, что с Джо нужно было чем-то заниматься: просто быть с ним вместе было невозможно, нам не о чем было говорить. Когда мы добирались до цели нашей экскурсии, Джо, который до этого руководил вылазкой, садился на ближайшую скамейку и покорно, с видом глубокого непонимания ждал моего возвращения с осмотра достопримечательностей. Для него экскурсия состояла исключительно в решении транспортных вопросов, транспорт в его глазах был самоцелью, а не средством познакомиться с чем-то новым, ранее невиданным. Как только мы добирались до места, он считал свою задачу выполненной.

Когда в конце короткого пребывания Джо в Париже я забирал его из гостиницы «Феникс», что на улице генерала Ланрезака, между авеню Мак-Магона и авеню Карно, меня поразила его тяжелая одышка.

Он был готов к отъезду, внушительный багаж упакован, когда я вошел в вестибюль. Но ему еще нужно было завязать шнурки на ботинках — предприятие при его габаритах весьма проблематичное. Тяжело дыша, он пытался наклониться. Мне бы надо было помочь ему. Когда мы уже сидели в такси, нас обогнал похоронный автомобиль, я почувствовал специфический запах еще до того, как увидел черный катафалк, уставленный венками, вздрогнул в испуге и забыл или не решился перекреститься. Мы слишком рано прибыли на вокзал и сели за столик, чтобы выпить на прощанье. Темы для разговора скоро иссякли — я узнал, что он собирался проведать свою бывшую студентку, вышедшую замуж в Туре или Амьене, а потом поехать в Бельгию, — и я наблюдал за теми, кто сидел за соседними столиками, при этом мне бросилось в глаза, что Джо не обращал внимания на других людей. Чтобы подразнить его или просто ради поддержания разговора я спросил, любит ли он наблюдать за людьми. Он посмотрел на меня с ужасом в глазах, за двойными стеклами очков на меня уставились глаза обезумевшего карпа: зачем, Бога ради, я должен наблюдать за тем, что не имеет ко мне отношения?

Просто ради удовольствия, ответил я, можно, например, попытаться угадать, какая у человека профессия, женат он или нет, любит ли готовить, какая у него сексуальная ориентация, да мало ли что; просто чтобы убить время. Вопрос любознательности, сказал я в заключение и сменил тему. На что из Бельгии, то есть еще во время его каникулярной поездки на континент, я получил письмо следующего содержания:

«Ваше желание получить от меня письмо на нелинованной бумаге сегодня исполнится, поскольку, во-первых, у меня есть время, чтобы без помех письменно изложить свои мысли, во-вторых, поскольку я не вожу с собой казенной линованной бумаги и, наконец, в-третьих, мне хочется от всей души поблагодарить Вас за ту заботу, которую Вы проявили ко мне в Париже. Эти вокзальные прощания оставляют комическое впечатление. Можно ли хотя бы с небольшой долей уверенности судить о профессии и возрасте человека, пьющего кофе или аперитив? Разумеется, можно, если ты уверен, что тебя никто не опровергнет. Уж не потому ли Вы этим и занимаетесь? Помните ли Вы еще нашу юную соседку с лицом ребенка, кормившую из бутылочки малыша? Кем + чем была или является она? Есть же на свете типы!!! И бросилась ли Вам в глаза парочка, ожидавшая на перроне? Оба в кричащих одеждах, на ней огромная черная шляпа, какие носили в средние века… Вот видите, глаза у меня открыты, но мне не хотелось бы высказывать о них свое мнение или суждение. Зачем?