Год крысы - [34]

Ксюше на мгновение стало жутко. Вокруг не было ни души. Хрустнул под ногой раздавленный осколок стекла. Ксюша работала в больнице уже несколько месяцев, но даже не подозревала, что на ее территории есть такие места!

…Почему-то Ксюша сразу догадалась, что старое двухэтажное здание из поеденного временем бурого кирпича, это и есть пятый корпус. Разросшийся бурьян доходил до самых окон. На окнах решетки, стекла замазаны белой краской. Металлическая дверь с закладкой и амбарным замком. Под ржавеющей крышей косо висело одинокое колено сломленной водосточной трубы.

Одно из окон разбито. Ксюша не сразу поняла, что такое странное шевелилось и качалось в пустом оконном проеме. Как зачарованная, она двинулась на это окно, постепенно разбирая, что к чему, и с каждым шагом чувствуя, как у нее начинает сосать под ложечкой.

В пустой раме отталкивая друг друга и прилипая к решетке, раскачивались людские головы — и не головы даже, а темные безволосые черепа, обтянутые кожей. Сверкали из полумрака запавшие слезящиеся глаза, шевелились безмолвно спекшиеся бескровные губы. Из окна тянуло тяжелым духом человеческих нечистот.

Стоящие заметили подходящего человека. За окном произошло какое-то копошение, головы забеспокоились и через решетку потянулись худые костлявые руки.

Ксюша остановилась, как вкопанная.

Руки высовывались сквозь прутья решетки и тянулись к ней.

— Дочка, хлебушка… Хлебушка дай! Дочка!

Ксюша почувствовала, как у нее потемнело в глазах и что-то горячее разорвалось в мозгу.

Не помня себя, она развернулась и бросилась прочь.

Не разбирая дороги, она пробежала назад, уткнулась почему-то в кучу щебня, сообразила, что побежала не туда, метнулась обратно, споткнулась, чуть не упала, с ужасом понимая, что в панике никак не может сообразить, где же нужный ей проход.

Что это было? Что? Неужели она только что видела людей? Или это ей только примерещилось? И люди ли это были?

Наконец Ксюша сообразила, с какой стороны она сюда попала. Она бегом обогнула здание кочегарки и на пустыре перед ним лицом к лицу столкнулась с идущим навстречу человеком. Ксюша вскрикнула от неожиданности.

Это был Матросов.

Ксюша не сразу поняла, кто стоит перед ней и что ему нужно. Но была так рада увидеть нормального человека, что сразу же схватила его за руку.

Матросов высвободил руку и принялся строго разглядывать ее лицо.

— Ты что здесь делаешь? — спросил он.

— Я? — Ксюша смотрела на него безумными глазами.

Матросов неприязненно разглядывал ее лицо, губы, дрожащий подбородок. И под его взглядом Ксюша начала понемногу приходить в себя.

— Я — просто… Я…

Матросов по-своему понял ее слова. Для него она была одной из насмешливых девчонок, что сидели сегодня днем на скамейке перед административным корпусом.

— На экскурсию пришла? Посмотреть поближе? — спросил он.

Ксюша почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

— Уходи! Нечего тебе здесь делать! — проговорил Матросов.

Он смотрел на нее хмуро и даже с презрением. Ксюша наконец опомнилась и взяла себя в руки.

— А ты сам-то? Сам-то что здесь делаешь?

Глаза Матросова потемнели:

— Тебя это не касается.

— Ах, не касается! Я и без тебя знаю! За едой идешь! — Она смерила Матросова с ног до головы.

Матросов побагровел от гнева. Ксюша не стала дожидаться, пока он найдет, что ответить.

— Да пошел ты! — сквозь зубы процедила она. И прошла мимо Матросова так, будто он был не человеком, а пустым местом.

Весь остаток дня Ксюша не могла прийти в себя.

Она ходила, стояла, сидела, ехала в транспорте — а перед глазами все время было одно и то же: пустая глазница окна и в ней качающиеся и отталкивающие друг друга обтянутые кожей головы.

Она ругала себя за трусость, за то, что убежала от окна, как последняя дура, вместо того, чтобы разглядеть все как следует, и понять что к чему. Ругала за то, что потом не смогла достойно ответить пришедшему к корпусу Матросову.

Ночью ей снились кошмары. Теснящиеся в окне темные безволосые лица. Протянутые руки.

…На следующее утро по дороге в больницу она купила в киоске пять буханок хлеба и как только на отделении выдалась свободная минута, подхватила пакет с хлебом и пошла к пятому корпусу.

Теперь в гараже была открыта другая створка ворот. На площадке перед боксом стояла черная «волга» больничного начальства. Вчерашний шофер копался с чем-то в моторе, с появлением Ксюши он вынул голову из-под капота и подозрительно проводил Ксюшу глазами. «Ну и пусть! Наплевать!»

Перед пятым корпусом все было так же, как накануне. И в окне все так же маячили неприкаянные головы, которые все еще надеялись на чудо и ждали, что к ним кто-нибудь подойдет.

Стараясь не встречаться ни с кем глазами и не обращать внимания на запах, Ксюша решительным шагом подошла к окну, опустила сумку на землю, достала первую буханку и, торопясь и путаясь руками, стала ломать ее на куски и совать в окно. Сквозь прутья решетки к ней потянулись худые руки с узловатыми пальцами.

Внутри прокатился слабый стон.

— Мне… Мне… Дочка…

Тянутся руки, люди вырывают хлеб друг у друга, жадно несут ко рту… Кто-то отхватил почти треть буханки, прячет на груди, отгораживается от других спиной, и глотает, глотает, жадно, не жуя.