Год, Год, Год… - [77]

На пятнадцатый день пришло отпечатанное на бланке письмо из министерства за подписью помощника завотделом кадров. В письме сообщалось, что министерство здравоохранения отказывается освободить врача Стефана Есаяна от обязанностей заведующего сельской участковой больницей такого-то села, такого-то района.

В село на машине приехал человек — Зинавор. Поседевший, старый, худой. Сыновья, невестки и внуки окружили его — повели домой. Тут же всем про это стало известно — посыпали к нему домой. Через несколько дней он и сам вышел в село и, заложив руки за спину, пошел по улице. Кое-где останавливался, смотрел подолгу на чей-нибудь дом и думал о чем-то. Люди навстречу попадались — останавливал, пытался имя вспомнить, расспрашивал о родных.

О себе почти не говорил. Где был двадцать лет, что делал — умалчивал. Пришел в больницу.

— Ты здесь еще, Стефан? — сказал. Удивился.

И Стефану вдруг почудилось, что он, Стефан, все эти двадцать лет стоял на одном месте, каменный и бесчувственный, не видя ничего и не ведая. Пожали они с Зинавором друг другу руки, но сказать им было нечего. Заговорили о здоровье Зинавора.

— Ложись, полечу тебя, — предложил Стефан после осмотра.

— Лягу.

Пятнадцать дней пролежал Зинавор в больнице, послушно выполнял все, что говорили, какие лекарства давали — с удовольствием глотал, все, что поесть приносили, — ел, ни от чего не отказывался. Из больницы выписался, но время от времени наведывался, приходил «электризацию принимать». В старом доме ухнул топор — плотничать где-то научился, значит. Собрал инструмент, поступил в бригаду плотников. Во время работы часто останавливался. Работал медленно.

— Отдохну немножко, — говорил.

— Отдыхай на здоровье, сколько хочешь, — отвечали товарищи.

Он садился и смотрел не мигая перед собой. Потом понемногу стал отходить, рассказывать начал о себе. Люди смотрели на него с сочувствием и никогда не прерывали.

Спустя два года построили дом отдыха в лесу. Первыми отдыхающими были Васил и Зинавор… всего десять человек. Вечером садились за стол, горела лампа, лес шумел за окнами, кричала сова в темноте.

Все расходились, ложились спать, а Зинавора сон не брал. Он выходил из дома, поднимался по дороге, сворачивал к кладбищу… Там зажигал спичку, наклонялся к камню — все знакомые люди были, вот уже лежали под этими камнями. Знакомые имена будили воспоминания, из далеких далей всплывали стершиеся лица, полузабытые — лица колебались в слабом свете спичечном, разговаривали с ним, исчезали. Он зажигал новую спичку, вглядывался в соседний камень — «Теваторос, сын Ягута». Из тьмы кромешной вылетал всадник на белом коне, оба разгневанные, и вдруг конь, рванувшись к Зинавору, гасил спичку и, прыгнув через его голову, скрывался во тьме…

Зинавор зажигал новую спичку: «Здесь покоится Арустам дед Бабаян 1854–1942». Перед Зинавором появилось лицо деда с жидкой бороденкой.

«Для чего звал в такой поздний час, что надо, Зинавор?»

«Помнишь, я ребенком забрался в твой сад, ты меня выпорол?»

И еще вспоминает Зинавор дождливый день. Старик, вымокший, на одежде грязь, стоит в конторе сельсовета перед Зинавором.

«Ну, дед, видишь, каким я стал человеком, а ты говорил, не получится из тебя человека, а? А я председатель твой, хозяин, значит».

Дождь на улице лил не переставая. Страшная, кошмарная ночь.

«Для того ты меня тревожил?» — сказал дед.

Спичка погасла, тоскливо шумел лес кругом… Еще камень — Зинавор вгляделся в надпись. Двадцать лет, умерла во время родов… Зинавор сам быстро задул спичку, не захотел видеть страшное лицо. Камни все вдруг сделались страшными. Зинавор повернулся, зашагал прочь, а вслед ему глядело множество знакомых лиц.

«Зачем я к людям так относился, зло им делал, кому это было надо… Добро бы творил, добро…»

А Васил в это время настраивал приемник, смотрел внимательно на шкалу, и ему казалось — где-то на крошечном пятачке стоят и разом, ртами отталкивая друг друга, говорят англичанин, немец, француз. Каждый хочет быть услышанным Василом.

«Вот так и бывает, — думал Зинавор, глядя на Васила, — его не взяли, а меня взяли, а ведь я самый правильный был человек. И как это так получилось…»

Председатель сельсовета Миша приехал узнать, не надо ли чего, как отдыхается, а то, он слышал, в лесу топором стучат, может, скучно им тут — нет? Миша привез с собой группу самодеятельности, и те пели, плясали, настоящий концерт устроили отдыхающим.

— Прямо не верится, — Зинавор сидел рядом с Мишей, — в наше время каждую минуту надо было о мобилизации людей думать, а то бы уважать не стали. А сейчас, я смотрю, руководить просто… Я людей на работу выгонял, беременных женщин не щадил, а сейчас машина работников на поле привозит…

Миша не возражал, кивал головой. Все кивали Зинавору. И ему казалось, что он прав во всем.

— Доктор, — сказал высокий, с худым лицом человек. — Я много лечился. Ничего не помогло. Ни кварц, ни массаж, ни электризация, обман это все, пустое.

— Почему? — строго спросила Нора. Ее раздражали уже невежественные, лишенные всякой логики рассуждения больных. — Чем вы болеете?

— У меня несколько болезней, — улыбнулся человек. — Одна, например, радикулит.