Год, Год, Год… - [47]

Мать поставила вопрос о женитьбе очень серьезно, наметила несколько невест и стала брать сына приступом. Наконец Стефан согласился пойти с ней на смотрины. Осталось смутное воспоминание: угощали чаем и, принимая их за дураков, говорили о том, о сем, о всякой всячине. Невеста пришла, с толстыми ногами, унесла стакан Стефана. Неловкость, глупое положение. На стене висел коврик: кусты, козы, пастух на пне сидит, вытаращив неестественно большие глаза, играет на свирели. Стефан пытался понять, хорошо или плохо играет. Козы с деформированными мордами щипали горчичного цвета траву. Пастух с вытаращенными глазами дул для них в свирель. «Конечно, хорошо играет», — решил Стефан. С толстыми ногами девушка, сгорая со стыда, все наливала ему чай. Мать удивлялась. Вкусное варенье у них было. Пять стаканов чаю выпил. «Бедная девушка», — подумалось. Посчитал коз: «Одна, две… три. Ради трех коз не стоит играть на свирели. Это обман. Кого обмануть хотите…»

Он был связан с женщиной одной, живущей в Норке. Он подумал, что будет жестоко, если он сообщит ей о намерении жениться. Отличная была хозяйка, славная женщина и на фабрике пользовалась уважением. Здоровая женщина со здоровыми чувствами. Краснела при каждой встрече и ни к чему его не обязывала. «Очень жестоко будет…»

— Аванес, который час?

Каждый день он слышал теперь голос Тагуи. Онажила с единственным сыном, работала, растила ребенка и думала: вот дни придут — уйдут, она состарится, будет дома сидеть, обеды варить, ребенок взрослым человеком станет, содержать ее будет. Так и ждала изо дня в день, пока сама состарится, а ребенок вырастет… О тех счастливых временах мечтала, когда надо будет только обед готовить и прислуживать сыну, его детям, невестке. «Который час»? Два часа было. До чего медленно шло время.

В середине июня Тагуи зашла к Стефану.

— Родственница из Тифлиса приезжает, Стефан. Какая девушка, какая девушка!

Эта тоже хотела его женить.

— Сколько лет? — спросил Стефан.

— Двадцать три.

— Мала.

— Пойдем на вокзал, встретим ее.

— Мала, говорю. — Стефан на вокзал не пошел.

На следующий день утром увидел во дворе: набирала воду из крана, наклонилась, ноги белые, хрупкая вся. Приехала на летние месяцы пионервожатой в Цахкадзор, Галя.

В тот же день, вечером, она сама заговорила со Стефаном: «О, доктор!..» «Ничего, — подумал Стефан, — пойдем в кино, посмотрим, чем все кончится». В темноте взял ее за руку, потому что кино было скучное и жалко было время терять. Девушка убрала руку, сказала: «Я вас уважаю». В день отъезда она, будто бы взволнованная, сказала: «Как я буду без тебя?»

Из Цахкадзора пришло письмо: «Может быть, ты в воскресенье…» Он рассказал товарищам в больнице, посмеялись вместе. Потом товарищи посоветовали:

— Поезжай, что тебе стоит, поезжай, там видно будет.

— Тикин[4]Тагуи, как мне найти Галю? Ну, приеду в Цахкадзор, а дальше?

Тагуи оживилась, что может кому-то что-то объяснить.

— Я бывала в этих пионерских лагерях, знаю ихние порядки, вор на воре сидит… — Тагуи про все ему рассказала, кроме того, как разыскать ее родственницу. — Берут банку компота, абрикосового, скажем. Горсть изюма берут, кило сахару — на весь отряд. Вода, три изюминки в воде, косточка от абрикоса плавает. Вот тебе и пионерские лагеря!

В воскресенье он поехал, прихватив бутылку портвейна и немного еды. Цахкадзор гудел как улей — детей было видимо-невидимо. Жара, крик, смех, песни стояли в воздухе.

— Галя? Из Тбилиси? — сказала одна из вожатых. — Они в лесу, вот пройдите рядом с монастырем и поднимитесь там.

На опушках палатки были разбиты. Наконец он нашел — четвертый отряд, шестая палатка, по ту сторону ущелья.

— Слышите, — сказал объяснявший, — играют. Идите на звук.

Он перешел поляну, вошел в лес, снова очутился на поляне. Духовой оркестр на опушке леса играл марш. Мужчина средних лет помахивал рукой в такт.

— Галя? — спросила женщина-массовик. — Есть у нас Галя, да. А вы кто ей?

Дирижер всем корпусом повернулся к ним и прислушался, продолжая махать оркестру рукой.

— Брат двоюродный.

— Да, она говорила. Знаете, Галя заболела, ездила на Севан с какими-то знакомыми, форель ела. Лежит в Ахтинской больнице. Отравление. Маэстро, — спросила она у дирижера, — наша Галя сколько дней уже в больнице?

«Слушай, пошел я в больницу. Три часа просидел у нее. Девочка от волнения задыхалась прямо. А мне смешно было. Будь проклят этот маэстро, говорила, будь проклята эта массовичка, будь все прокляты, отравили меня. Только ты один хороший, Степа, только о тебе думаю».

Да, так все и было, верно. Держалась за руку Стефана все время. Когда узнала, что вино принес, очень обиделась:

— Зачем вино? Значит, ты обо мне плохо думаешь.

В палате была еще одна женщина, лежала, отвернувшись к стенке. «Бедная девочка, хочет замуж выйти, — думал Стефан. — Подходящего парня нашла — меня».

— Я постараюсь тебя забыть, — вздыхала Галя. Пришли маэстро и массовичка, принесли гостинцев. Девушка задохнулась от волнения, на глазах выступили слезы.

— Вы меня не забыли, — прижимая их руки к груди, говорила она.

Медсестра рассказала, как Галя накануне бредила, в бреду благодарила и восхваляла врача и весь персонал больницы. И теперь, успокоив и выпроводив растерявшегося от ревности маэстро, она скучным, неохотным голосом спокойно сказала Стефану, что приедет в следующее воскресенье в город сама.