Год французов - [12]

Но людей этих застит от меня мрак, и сострадание мое отнюдь не истинно христианская любовь. Неизвестное страшит. Я искренне желал бы проникнуть в их жизнь, но, стоит мне приоткрыть завесу, словно в насмешку, все оборачивается против меня: высокомерное чванство капитана Купера; развязность Мак-Карти (нога на скамье, в обнимку с девицей); разухабистая музыка из таверны, круговерть недружелюбных лиц; на ярмарке самозабвенные танцы на лугу, чуждый, непонятный говор. Сама земля и то, кажется, воспротивилась моему желанию: и мрачные холмы, и бурый, унылый торфяник, из которого зорко смотрят маленькие озерца. Эта земля как зеницу ока бережет свои страшные тайны и лишь злорадно ухмыляется, гордясь своей загадочностью. Может, и люди такие же, судить не берусь. Древний народ, время научило их многому, но не мудрости, оттого и страшно чужеземцу.

Итак, я приступаю к своему рассказу, многие действующие в нем лица, бесспорно, моего круга, хотя местные условия наложили на него отпечаток. Господина Фолкинера, моего любезного друга, к примеру, нетрудно представить в моем родном Дербишире: вот он сидит, толкует с моим братом о видах на урожай и о политике; господину Муру, безусловно, куда более подходит Лондон, чем Мейо. А разве может похвастать Англия, что там перевелись такие, как капитан Купер, эти деревенские цезари и Ганнибалы, доблестные предводители торговцев и помещиков, обряженных в форму. Здесь, правда, я призадумался. Ведь Купер по меньшей мере наполовину стал плоть от плоти этих холмов и топей. А что же тогда говорить о чистокровных ирландцах? Об О’Дауде, Мак-Доннеле, Мак-Карти и в первую очередь о Ферди О’Доннеле — об этих так и не разгаданных мною ирландских душах; дела и помыслы их — дань буро-зеленой холмистой стране, ее прошлому, которое мертвой хваткой не отпускает и поныне. А за этими людьми — тысячи и тысячи крестьян, темная, колышущаяся, как море, стихия, вот она закипела, забурлила и едва не похоронила нас в бушующих валах. Я расскажу об этих событиях так, как я их понимаю теперь, и постараюсь быть предельно беспристрастным. Боюсь, правда, что предприятие мое не удастся, ибо, достоверно рассказывая о событиях, я не могу столь же достоверно вскрыть их причины. Но искать их должно, эти черные корни, давшие буйные ростки гнева.

Ну вот, дождь и прошел. На голубом небе почти ни облачка, от горизонта и до моря ярко-зеленым ковром расстилаются поля.

2

УСАДЬБА ХОЛМ РАДОСТИ, ИЮНЯ 16-ГО

Ночью на двери усадьбы Купера появилось послание на трех листах отменной бумаги, и точно такое же — на воротах крытого рынка в Киллале.

Купер сидел за столом, одной рукой он подпирал хмельную голову, в которой, словно в полупустой бочке, колыхалось бренди, другой расправлял на столе листки бумаги. Напротив сидела его жена Кейт, сбоку, примостившись на самом краешке кресла, управляющий Фогарти.

— Невероятно, — пробормотал Купер и вновь углубился в чтение: слова сливались, буквы плясали перед глазами.

— Не бойтесь, они не всех коров загубили, далеко не всех, — утешил Фогарти. Нрава он был жизнерадостного и даже в самый неподходящий момент, сам того не желая, вносил шутливую нотку. — Наверное, только тех, которых вы на землю О’Молли пустили. Помните Косого О’Молли? Ну того, что еще головой вечно дергает, когда говорит? Это он так из-за глаза. — И Фогарти со смаком показал — Купер отвел взгляд.

— Ну и времена настали в Мейо, — вздохнула Кейт. — Даже собственной землей распорядиться не дают.

— Распорядиться, как бы не так! — бросил Купер. — Распоряжается нашей землей какой-нибудь банковский делец. Чаю, что ли, хлебнуть, — и стал пить крепкий, кирпичного цвета, очень сладкий чай. Пил долгими жадными глотками. Был Купер коротконог, с крупной и увесистой, как пушечное ядро, головой. Маленькие толстые руки лежали на пухлых, обтянутых кожаными штанами коленях.

— Мало у нас будто и без того забот. Теперь еще эти Избранники Киллалы. Господи, за какие грехи насылаешь ты на меня эти беды?

— Смутные времена, капитан, — усмехнулся Фогарти. — Смутные времена.

— Я им устрою смуту! — пригрозил Купер. — Попляшут у меня смутьяны на виселице в Каслбаре.

— У вас-то уж попляшут, это точно, — поддакнул Фогарти. — Вы в этом деле мастак. Только бы узнать, чьих это рук дело.

— Моих арендаторов. Вот чьих. Я их всех наперечет знаю и вижу насквозь. Если их не образумит закон, образумит мое ружье.

— Уж это точно, капитан.

— Здесь им не Дублин, у нас в Мейо порядки свои. Мы, ирландцы, здесь у себя дома и, слава богу, живем в достатке.

— Хватит ворчать, — прервала его Кейт, — лучше скажи, что собираешься делать. — Женщина она была привлекательная, хорошо очерченное лицо, большой насмешливый рот, зеленые, точно агаты, глаза.

Купер взглянул на нее и отвел взгляд.

— Фогарти, негоже на пустой желудок разговор заводить. Кейт, вели накормить его, а пока налей-ка ему чаю.

— Чай очень кстати, — обрадовался Фогарти. — Я уже два часа как позавтракал. Успел уже наказать Падди Джо, чтоб он с сыном брешь в изгороди заделал.

— Ишь какой хозяйственный, — не сдержался Купер, но тут же взял себя в руки: — Прости, Тим. Просто я сейчас сам не свой.