ПРОЛОГ
РАННЕЕ ЛЕТО 1798 ГОДА
В тот вечер Мак-Карти покинул домишко Джуди Конлон на окраине Киллалы навеселе. Именно навеселе, лишнего он не выпил. В плоской, туго закупоренной бутылке зеленого стекла — пальца на два виски, в круглой неказистой голове — образ, уже неделю не дававший покоя: в холодном лунном свете блестит, отливая сталью, не то клинок, не то коса, может, просто лопата или даже плоский камень. Поэмы на одном образе не сложишь, а готовую поэму неплохо бы приукрасить серо-стальным холодным блеском. Вот они, муки творчества.
Он прошел полпути до Килкуммина. Справа — застывшая сонная гладь бухты, слева — невысокая каменная стена. Достал из заднего кармана долгополого сюртука бутылку. В ясных летних сумерках виски за темно-зеленым стеклом — словно луна в морской пучине. Опустошив бутылку, Мак-Карти размахнулся и швырнул ее — высоко и далеко. Словно лунный луч порхнул по воде, море заискрилось, обнимая круглогрудую красавицу луну. Нет, нет, для его образа уместнее спокойная недвижная гладь. Видно, вечно быть ему в рабстве у своих же образов.
Вот и таверна Метью Куигли, точно приземистый длинный сарай при дороге, за ней каменистый берег. Мак-Карти кулаком постучал, выждал. Открыл сам хозяин, коренастый, кривоногий, с большой круглой, как луна, лысой головой.
— Что-то припоздал, — бросил он.
— Да, припоздал, поважнее дела были.
— Ну еще бы! — усмехнулся Куигли. — У Джуди Конлон в Угодьях Киллалы.
— Да, я у нее живу, — ответил Мак-Карти.
Куигли посторонился, и гость, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, вошел. Сложен он был нескладно: высокого роста, худой, неуклюжий, покатые плечи, длинные, чуть не до колен, руки. Пахарь и ликом и телом. На голове копна жестких рыжих волос, словно костер на холме. Большой тонкогубый рот.
Трое мужчин, сидевших у потухшего камина, оглянулись на пришельца. Один из них, Мэлэки Дуган, здоровяк с литыми плечами и бычьей шеей, проронил:
— Ждать заставляешь.
— Похоже, — согласился Мак-Карти. — Часов у меня нет.
И покривил душой. Были у него часы, золотые, луковицей. Давным-давно подарил их ему незнакомый господин из Северного Керри после конкурса поэтов. Красивые часы, с гравировкой: на крышке цветы, ветви с листьями. Только проку сейчас от них мало, раздавил как-то ночью. Смялась крышка, потрескался белый циферблат, словно разбитая луна, рассыпались колесики и пружинки.
— Выпей чуток, — предложил Куигли, и наполнил стакан.
— Чего-чего, а выпить он не откажется, — подмигнул Фелим О’Кэррол, — не из таких. Верно, Оуэн?
— Это еще мягко сказано, — ответил Мак-Карти и присел у камина.
О’Кэррол, вдовец, крестьянин работящий, землю арендует у самого лорда, по прозвищу Всемогущий. На ферме ему подсобляет племянник — безобидный недоумок — да полдюжины батраков. Четвертый — Донал Хенесси; земли у него и того меньше, зато двое сыновей да красавица жена, рослая, длинноногая, крутобедрая. Природа будто с умыслом создала ее, но умысел этот Хенесси так и не разгадал. Родила ему жена сыновей — и на том спасибо.
Ни Хенесси, ни О’Кэррол, ни Куигли не опасны. Другое дело — Дуган. Он сидел, положив руки на массивные колени, и смотрел на гостя. Глаза светло-голубые, круглые, как луна, взгляд цепкий.
— Битый час сидим, тебя ждем, — заговорил он, — сидим, в камин поплевываем, а учителя все нет.
— Ну, Донал и Фелим за бутылочкой время скоротали, виски у Метью Куигли хорошее, а тебе, трезвеннику, ждать, невтерпеж. — И Мак-Карти поднял стакан за здоровье хозяина.
— Тебя не шутки шутить сюда позвали, — бросил Дуган.
— Нам твоя помощь нужна, — примирительно сказал Хенесси, — помоги, это в твоих силах.
Неразбавленное виски обожгло горло, и по телу Мак-Карти разлилось тепло. Закатный лучик проник сквозь незастекленное окно и заиграл на стакане, в нем томилось пламя.
— Нужно написать письмо, только и всего, — пояснил Дуган. — По-английски. Письмо помещику. Ты знаешь о чем, а из нас никто не сумеет.
— Смеетесь вы, что ли! — ухмыльнулся Мак-Карти. — «Безжалостный тиран, трепещи! Довольно попирал ты нашу свободу. Довольно держал нас в ярме!»
— Нам не до смеха, — сказал Хенесси.
Но Мак-Карти продолжал:
— «Страшное возмездие ожидает тебя! Трепещи, тиран!»
— Звучит красиво. У тебя, Оуэн, внушительно, как у самого управляющего, получается. Только скажи нам теперь все это попроще.
Но Мак-Карти не ответил ему, он обратился к Дугану. Тот и впрямь походил на быка: крупная голова крепко сидит на мощной шее, взгляд исподлобья.
— Так что же писать? Угрожать управляющему Всемогущего? — Мак-Карти покачал головой. — Это лишь подольет масла в огонь, и он будет лютовать пуще прежнего.
Тавернщик, Метью Куигли, в грязном фартуке обнес всех виски, налил Хенесси, О’Кэрролу, Мак-Карти, потом себе. Перед Дуганом стакана не было.
— Нет, на этот раз без угроз. И писать не управляющему, а капитану Куперу, что у нас в Килкуммине живет. Сперва сделаем, что задумали, а потом ему письмецо. Он на новое пастбище животину всякую нагнал, вот мы ей жилы-то и порежем.
…Кровь, жалобное мычанье в ночи…
— Сами пишите, — бросил Мак-Карти.
— Тебе, Оуэн, легко говорить, — укорил его О’Кэррол, — земли у тебя нет, душа не болит. У учителя только книги, а их никто не отберет.
