Год французов - [3]

Мак-Карти задумчиво повертел стакан в руке. Смеркалось. Последние закатные блики потускнели, так тускнеет к зиме оперенье зяблика, и мало-помалу растворились в надвигающейся мгле.

— Необдуманный это шаг, — обратился он к Дугану. — В Ольстере и Уэксфорде побольше народу выступило, так и то их подавили. На прошлой неделе один странник рассказывал, по всему Уэксфорду виселицы, от края и до края, спаленных домов не счесть. А сколько людей постреляли да порубили! Английских солдат в стране сейчас больше, чем при Бойнском[2] сражении, и в Туаме, и в Голуэе их тысячи.

— Слышал я этого странника, — сказал О’Кэррол, — он кое-что еще рассказывал. Например, что Гэльская армия[3] в Уэксфорде целый месяц не ведала поражений.

— Утешение слабое. Кончили-то они все на виселице, — возразил Мак-Карти.

— Да и солдат английских в Тайроли куда меньше, — вставил Дуган. — Только капитан Купер и его вояки-йомены из торговцев-протестантов да чиновников. Мало ли что в Уэксфорде случилось, нам это не указ.

— Но ведь там восстали тысячи, — старался урезонить его Мак-Карти, — все графство Уэксфорд, весь Карлоу, Уиклоу, почти весь Килкенни. И мечтали вырваться за пределы своего графства, поднять всю Ирландию. Но куда ни кинь — на дорогах английские заставы. И восставшие поняли, что обречены. Забрались на холм, и английская артиллерия их преспокойно расстреляла.

Да, такое и не представишь: дороги Уэксфорда запружены людьми, на горизонте — словно кромка дремучего леса, черным-черно от пик. Разъезжают священники на повозках. Оголтелые смутьяны науськивают простой люд на йоменов и солдат-ополченцев. В начале боя выпускали на врага скот, чтобы затоптать или обратить в бегство. Снова звучали в ушах слова путника: «Повсюду, по дорогам, по берегам рек были повстанческие лагеря. Люди лавиной двигались от города к городу. Под их натиском пали и Камолин, и Уэксфорд. А Эннискорти спалили дотла».

Лишь два месяца минуло с тех пор, а все уже кончено.

— Дураки эти уэксфордцы, — проворчал Дуган. — Мне бы только с капитаном Купером расквитаться. Ну и еще с Гибсоном.

— Это у него ты землю арендуешь? — спросил Мак-Карти. — С ним-то уж не забудешь счеты свести.

— С Гибсоном стоит, — поддержал Хенесси. — А потом и до управляющего Всемогущего доберемся. У меня этот Крейтон в печенках сидит. Во всем Тайроли такого злодея не сыскать.

— Он и сам человек подневольный, — заметил Мак-Карти. — Как ему Всемогущий из Лондона в письме укажет, так он и поступает.

— Теперь и от меня письмецо получит, — пробурчал Дуган, — точнее, от Избранников Киллалы.

— И пошло, и поехало, — не сдавался Мак-Карти, — одно письмо, второе, третье… Работы, вижу, у меня будет хоть отбавляй.

— Не бойся, не пропадешь, — успокоил его Хенесси, — да и все мы не пропадем. В Тайроли Избранников с полтысячи наберется.

— Ну, одним нашим графством я не ограничусь, — заявил Дуган, — и в Эррисе меня поддержат, и на другом берегу Мой — в графстве Слайго.

— Так что не такие уж мы простаки, — усмехнулся Куигли, — потолковали кое с кем и здесь и там. У нас даже клятва есть.

— Вот в этом-то я не сомневался! — съязвил Мак-Карти. — Клятва у Избранников — первое дело. Как языком не потрепать!

Год 1779-й, Мак-Карти восемнадцать лет. В сарае в его родном Керри недалеко от Трейли склонились над свечой люди. На лицах и страх и удаль. Как бы хотелось ему выжечь из памяти эти страницы прошлого, его ночи с Избранниками, свидетельницей которых была лишь луна. Размалеванные сажей лица, белые балахоны поверх толстых домотканых одежд, из-под них видны обвисшие чулки. Ползком крадутся по полю к пасущемуся скоту — и ночь разрывают рев, крики, мычанье.

— Не такие уж мы простаки, — повторил Дуган, — знаем, как такие дела делаются.

— Еще б не знать, — хмыкнул Мак-Карти и осушил стакан. — Вы знатоки великие. Не зря же я из Керри сюда притащился, чтобы с вами, знатоками, встретиться.

— Господам и от овса с кукурузой прибыль немалая, — вздохнул Хенесси, — да только пастбища выгоднее. Так мало-помалу все наши поля коровам да овцам достанутся, согнал же Купер семью О’Молли с их фермы.

Нет выбора у помещиков, нет выбора у простого люда, не будет выбора и у мировых судей: они переловят и перевешают бунтарей. Как в Евклидовой геометрии: в одной точке сошлось несколько прямых. Точно так же было лет двадцать назад в Керри и Западном Корке. Мак-Карти помнил упоенных победой Избранников на церковных подворьях, помнил он их и на эшафоте с петлей на шее. Подумалось: а как же я, есть ли у меня выбор?

— Мы тебя сюда не для споров позвали, — прервал его размышления Дуган.

Вот и ответ.

— Споры мне и самому надоели, — сдался Мак-Карти, взял со стола кувшин со скверным виски и налил полный до краев стакан. На посошок.

— Лукавишь, — не поверил Дуган, — дай тебе волю, сидел бы и спорил, пока все виски не выдул. Ты ж раб бутылки, всякий подтвердит.

— Все мы рабы, — бросил Мак-Карти. Сейчас виски шло лучше, не обжигая, а холодя горло. — Напишу я вам письмо, левой рукой напишу. Но впредь дел ваших касаться не буду, и не просите. И клятвы принимать не стану. Из-за вас на улицах Киллалы и Килкуммина прольется кровь, да только не господская.