Год белой кометы - [5]

— Максим Петрович! Пожар!

Кирилов вскочил с кровати, открыл рывком дверь:

— Где!?

В гостинице было тихо и пусто, но слабый запах гари уже проник в коридор.

Дежурная подошла к окну и показала на склон горы.

— Лес горит!

Густой белый хвост дыма, через который иногда пробивались высокие языки пламени, поднимался над лесом, окутывая вершины деревьев. Через открытую форточку было слышно потрескивание сучьев, со склона доносились громкие голоса.

— Почти все наши там, — сказала дежурная, — но их немного. Дело, конечно, добровольное… — добавила она негромко.

— Я мигом, — сказал Кирилов, не обращая внимания на последние слова дежурной. Он накинул рубашку, наспех зашнуровал ботинки, выскочил из гостиницы и, быстро перемахнув мостик, через речку поднялся на десяток метров вверх по склону. Пожар полыхал в сухой траве, тлел в прошлогодних листьях, уже тянулся по сучьям к стволам сосен. Кирилов сразу же увидел несколько человек, которые прокапывали канаву и среди них своего давнего приятеля Сашу Малахова. Малахов, перепачканный гарью и бурой глиной, с лицом, мокрым от пота, быстро и ловко орудовал лопатой. Канава была уже не менее полуметра в ширину и тянулась вверх вдоль очага пожара. Саша на секунду поднял глаза на Кирилова.

— А, Максим! С корабля — на пожар? Хорошо, что пришел! Лопат больше нет, поэтому наломай себе веник и давай туда — он показал в сторону, где полыхало на земле пламя, — надо сбивать огонь. Ну, в общем, ты понимаешь…

Малахов снова взялся за лопату, а Кирилов, отломив от ближайшего орехового куста десяток веток, бросился в густой дым и стал отчаянно хлестать своим веником по языкам огня, обнимавшим поваленную на землю толстую и сухую ветку. Ветра почти не было, дым медленно расползался над землей и густел, резал глаза, дышать было тяжело. Рядом с Кириловым двигались чьи-то силуэты, он слышал голоса людей, которые, вероятнее всего, выполняли такую же работу. Внезапно у самого его уха раздался звонкий женский голос, и Максим Петрович от неожиданности вздрогнул.

— Да не машите вы, как ворона крыльями! Только воздух гоните и огонь раздуваете, а толку-то? Смотрите!

Женщина короткими и резкими движениями ловко ударяла по хвостам пламени и они сразу гасли, даже не оставляя тлеющих следов. Кирилов попытался делать так же, но у него почему-то так не получалось.

— Снимите листья с веток и подломите их покороче, — посоветовала она, — ничего-то вы, городские, не умеете…

Он не стал с ней спорить: до этого дня гасить пожары ему не приходилось. Дальше они передвигались от одного очага к другому вдвоем, сбивая огонь ветками или затаптывая его ногами. Большое пламя, наконец, удалось затушить, и только кое-где из-под листьев пробивались тоненькие сизые дымки. На краю небольшого оврага Кирилов остановился, чтобы перевести дыхание, поставил ногу на выступавший из листьев камень. Отпрянуть назад он не успел: камень легко вывалился, и Кирилов рухнул вниз, туда, где из отшлифованного весенними и ливневыми паводками берега выступали густые ветки молодого ольшаника. Он попытался встать, но не смог: резкая боль свела ногу.

— Что случилось?! — крикнула с берега оврага его спутница.

— Думаю, что ничего страшного, — ответил Максим Петрович, — неудачно выбрал точку опоры…

— Хотели, как Архимед, перевернуть мир, но мир за это перевернул Вас! Сможете сами выбраться?

— Попробую!

Кирилов снова попытался подняться, взявшись рукой за ствол деревца, но, как только встал на ногу, боль снова ударила в сустав, и он невольно вскрикнул.

— Не двигайтесь, я сейчас спущусь к Вам!

Женщина скрылась в высокой траве, и через две-три минуты он увидел, как она поднимается к нему вверх по ручью. Только сейчас он разглядел ее получше. На ней были потертые и полинявшие джинсы, резиновые сапожки и куртка-ветровка, перепачканная сажей. Цвет волос разглядеть не удалось: она плотно обвязала голову белым ситцевым платком, как это обычно делали женщины-казачки из соседней станицы. Наконец, она подошла к нему и тревожно спросила:

— Ну, что с вами, не можете встать?

Кирилов промолчал. Он продолжал разглядывать свою спасительницу, но это получалось плохо: солнце било прямо в глаза, плотно повязанный платок скрывал лицо в глубокой тени.

— Простите, как Вас зовут? Горели в одном огне, буду хоть знать — с кем.

— Вижу, вы гусар: стоять на ногах не можете, ходить тоже не можете, но увидели женщину — и тут же знакомиться!

Она посмотрела на его перемазанное лицо, черный от сажи нос и вдруг звонко рассмеялась:

— Господи, вот бы сейчас Вас в вашей академии увидели! Кирилов машинально провел ладонью по лицу.

— Чище не стало, — женщина усмехнулась, развязала платок, густые смоляного черного цвета волосы тяжело упали на ее плечи, — Серафима меня зовут. Серафима Ивановна. Можно просто — Сима.

Она наклонилась над его ногой.

— Снимите ботинок, я посмотрю.

Максим Петрович обнажил ступню и увидел, что нога выше стопы заметно опухла. Сима погладила пальцами распухшее место, потом, осторожно поворачивая ступню, попыталась понять, где возникает боль.

— Я, конечно, не врач, но похоже, что перелома нет. Скорее вывих или растяжение. Придется завезти Вас в поселок, в амбулаторию. Надо быть осторожнее, Максим!