Год активного солнца - [4]

Джинсы мужа разложила в столовой на диване. Представила, как плотная ткань облепит его крепкие, мускулистые ноги. Вот только куда он их наденет — не в школу же?

Ну, будет носить дома.

Ей захотелось сейчас же услышать голос мужа. Неужели мы не виделись только месяц?

Пошла в прихожую к телефону, набрала номер.

— Гринько, пожалуйста.

Его долго не было. Может, закрылся в пустом классе с аттестатами. Или готовит речь.

— Гринько слушает, — сказал он мягким, глуховатым басом. И она опять поняла, как долго скучала по этому теплому голосу, представила его лицо с крупными чертами, гладкий седой зачес и как медленно смыкает он свои четко прорисованные губы… Неужели сегодня я увижу его?

— Товарищ Гринько? — Она старалась изменить голос. — К вам комиссия из министерства.

Он, конечно, узнал ее, но включился в игру:

— А что, комиссия решила покурортничать за казенный счет?

Засмеялся. И она засмеялась.

— Ну-с, Кириллица, как тебе ездилось-семинарилось?

— Какие новости? У нашей молодежи гости?

— Гости? С чего ты взяла?

— Раскладушка.

— А-а, раскладушка… Нет, никаких гостей… Из исполкома звонили, допрашивали, когда приедешь. Я молчал, как партизан, даже Игнату не сказал.

Ей показалось, что очень уж круто он повернул от раскладушки к исполкому. И еще показалось: не очень-то он рад ее возвращению.

— Ты поздно?

— Наверно. Мы тут зашиваемся.

Хотелось сказать, что соскучилась, чтоб пришел пораньше, но она давно взяла себе за правило ни в чем не регламентировать его. С этих вопросов: «Где был?», упреков: «Опять поздно!» — в семьях начинаются неприятности, люди теряют свободу и живут, как связанные. Больше всего она боялась почувствовать себя связанной, это невыносимо — отчитываться друг перед другом в каждой минуте.

— Тогда до встречи, — сказала она и удивилась, как холодно прозвучало это.

— До встречи.

И все.

Кольнула обида: будь это раньше, примчался бы хоть на минутку, хотя бы по телефону сказал: «Ты — самая, самая!»

Впрочем, не я ли отучила его от этих слов? И сама отвыкла от них. Неужели потому, что стареем? Но разве старым не нужны такие слова?

3

Она шла легко и быстро, помахивая сумочкой, ловила свое отражение в витринах, и ей нравилось, как шагает она, откинув голову, выбрасывая вперед длинные красивые ноги.

«Стареем», — вспомнила она и улыбнулась, потому что в свои сорок шесть лет старой себя не чувствовала и не считала. И Александру Степановичу до старости еще далеко, хотя он на семь лет старше, успел повоевать — самый конец войны захватил.

Она вспомнила, как года три назад на пляже сидящий рядом парень сказал другому: «Попроси у того старика закурить». Сперва и не поняла, о ком речь. Один из парней подошел к Александру Степановичу и ушел ни с чем — «старик» оказался некурящим.

Выходит, им он кажется стариком? Это поразило ее. Как сегодня поразило, когда таксист назвал ее мамашей.

Она не боялась стареть, не молодилась, косметикой не злоупотребляла — только седину закрашивала — и одевалась строго, но все равно выглядела молодо, спортивно и знала это. Короткая стрижка модно причесанных волос круглила ее узкое смуглое лицо, завитый стружкой темный чуб придавал прическе особую изысканность и законченность.

Прическу Кира Сергеевна делала себе сама с помощью фена и времени на это не жалела. Два вечера в неделю закрывалась в своей комнате и священнодействовала. Это называлось «мама делает себе голову». Звучало шутливо и немного иронически — в семье считали ее рабой условностей. Еще бы: в жару напяливает чулки или колготки, открытых платьев не носит, три брючных костюма висят новехонькие, их с аппетитом ест моль. Но Кира Сергеевна знала, что никакая она не раба. Скорее — хозяйка условностей. Очень хорошо знала, что можно и чего нельзя в ее возрасте и положении. Например, нельзя неприлично сидеть в кабинете с распущенным животом. Поэтому по утрам истязала себя зарядкой, на работу и с работы ходила пешком, в выходные дни бродили с Ириной и Юрием по горам. Дома это называлось «мама делает фигуру». Нельзя в городе, где все тебя знают, ходить в брюках. И на работу нельзя, хотя в брюках удобнее лазить по строящимся школам, больницам, детсадам, именуемым в документах объектами. Нельзя являться на работу в гневе, расстройстве или излишней веселости. Сразу же начнут присматриваться, строить догадки. Либо захотят воспользоваться веселым настроением и вырвут обещание, исполнить которое все равно не сможешь. Нельзя приближать к себе людей приятных и отдалять неприятных, для всех должна быть одинаковая дистанция.

Киру Сергеевну не тяготили эти «нельзя». Привыкла еще с тех пор, когда работала заведующей гороно. И дома старалась поддерживать в отношениях со всеми «динамическое равновесие». Правда, дома не всегда удавалось.

Мысль о доме кольнула беспокойством. Она пыталась понять, откуда беспокойство. Вспомнила раскладушку и как неловко муж замял ее вопрос. Что-то случилось без нее. Может, очередная размолвка между Ириной и Юрием? Но они и раньше ссорились, а до раскладушки дело не доходило.

И чего им не живется? Чего не хватает? Зачем осложнять то, что так просто и ясно? Нагородят проблем, а потом вздыхают: «Ах, жизнь сложна и трудна!» Разве не сами люди делают жизнь?