Год активного солнца - [31]

Ирина взглянула на мать:

— Он ударил тебя?

У нее было такое лицо, словно вот сейчас она закричит.

Кира Сергеевна обняла ее.

— Нет, что ты! Успокойся.

Под ее руками ходуном ходили, тряслись плечи дочери.

Заплакала в комнате Ленка, Кира Сергеевна побежала к ней, взяла на руки.

Батюшки-светы, ей-то за что все это?

— Кира, где мои родители? — отбиваясь ножками, кричала Ленка.

Кира Сергеевна подумала: она напугана, значит, они ссорятся при ней.

Вбежал Александр Степанович, забрал из ее рук Ленку.

— Пошли, пошли, Кириллица, тебе на работу собираться.

Одной рукой держал девочку, другой обнял за плечи жену, повел в столовую.

На диване, поджав ноги, сидела Ирина. Лицо прикрыла ладонями, мокрыми от слез. Ленка, увидев плачущую мать, заревела громче, потянулась ручонками:

— У тебя опять зубик болит?

За что все это? За что? — повторяла про себя Кира Сергеевна.

Потом она пошла к себе одеваться. Долго причесывалась, поднимая тяжелые напряженные руки все в синих вздувшихся венах. Слегка тошнило от запаха жареного сала — Юрий на кухне готовил себе завтрак.

Она опустила руки, посидела расслабленно, стараясь заполнить мысли чем-то другим, далеким от дома. Например, как войдет в прохладный коридор исполкома, а в приемной люди, и каждому она нужна. Но все равно вечером придется возвращаться сюда. Уедет скоро к морю, выбросит все из головы, будет наслаждаться солнцем и покоем. Но опять же надо возвращаться назад.

Так сидела она, ощущая в себе пустоту. В открытое окно лился розовый солнечный свет, влетали легкие птичьи вскрики, глянцевые листья тополей вспыхивали на солнце, а она думала, что к обеду, конечно же, опять соберется дождь, хорошо бы не забыть зонт. Хорошо бы еще выпить кофе, но для этого надо идти на кухню. Там Юрий, видеть его сейчас она не могла.

Перед уходом заглянула в столовую. Александр Степанович сидел на диване, притянув к себе Ирину и Ленку.

— Завтракайте, — сказала она.

По улице старалась идти, как всегда, легко и прямо. У зеркальной витрины ювелирного магазина остановилась, увидела, какое у нее чужое, исступленное лицо. Постояла, разглядывая кулоны и броши.

Нельзя идти с таким лицом. Сейчас, еще немножко. Приду и попрошу у Шурочки кофе.

19

Их поселили в маленьком домике на две половины. В комнате стояли две кровати, тумбочка и платяной шкаф. Была еще большая веранда, разделенная пополам каменной кладкой. Во второй половине обитала молодая пара с ребенком.

Им выдали таз, ведро, веник, тряпку, сказали, что убирать надо самим. Киру Сергеевну радовали тишина и одиночество, она не любила многоэтажные пансионаты, набитые людьми, где за тонкими стенами слышались голоса, музыка — совсем как в городе. А тут домики разбросаны по склону, заросшему жесткими туями и дикой маслиной, от каждого дома через кипарисовый парк сползает тропинка вниз, к самому морю.

Утром до завтрака сбегали они босиком по лысой, сбитой ногами тропке, купались накоротке и поднимались в столовую. После завтрака, прихватив поролоновые подстилки, опять шли на пляж.

Море, усыпанное густыми, играющими на солнце бликами, казалось живым, дышащим — мягко и медленно вспухали на нем покатые волны и опадали тут же, длинными плоскими языками вылизывали обкатанную гальку и уползали назад, оставив бахрому тающей пены. От ног детворы отлетали прохладные искры, останавливались и замирали в коротком миге и, прежде чем упасть, каждая успевала взблеснуть собственным огоньком, потом гасла, становилась каплей бесцветной воды.

Кира Сергеевна опрокинулась на лежак, сквозь поролон чувствуя его жесткие ребра, сдвинула на глаза розовую панаму. Сквозь панаму просачивался свет, и мир преображался, делался нереальным, ласковым, розовым и безмятежным. Она закрыла глаза, отстранение слушала голоса, крики детей, тихое чмоканье волн.

Хорошо-то как, боже мой! Хорошо и покойно. Тихо, несмотря на голоса, и одиноко, несмотря на обилие людей. Это потому, что голоса обращены не ко мне, и людям до меня нет никакого дела.

Человек наслаждается только тем, что выпадает ему редко.

Повернулась на бок, глазами поискала Александра Степановича. Тот лунатически медленно брел по кромке воды, искал красивые камешки. Для Ленки.

Кира Сергеевна подумала, как сейчас им там — Ирине и Ленке — в дождливом Североволжске. Дожди шли всюду и здесь тоже. Но тут они — по-южному бурные, короткие, обрушиваются на твердую каменистую землю, несутся к морю, и земля не успевает поглотить их. Зато потом опять — жгучее солнце и сверкающее бликами море.

Она с завистью смотрела на детей. Ленке в самом деле здесь было бы хорошо, но Ирина уволокла ее к Лидии. Зачем?

Лидия Синицына — в замужестве Чекалина — была школьной подругой Киры Сергеевны. Потом вместе учились в пединституте. Лидия училась лучше всех в группе, была самой серьезной и рассудительной, любила математику, могла часами возиться с труднейшими интегралами, и ее курсовая работа по теории рядов стала серьезной заявкой на будущую диссертацию.

Все считали ее талантливой, сулили будущее ученой, и сама она планировала свою жизнь на много лог вперед: аспирантура, диссертация, научная работа.

Но вдруг явился молодой лейтенантик Женька Чекалин — и Лидию словно подменили. На четвертом курсе выскочила замуж, и с языка ее не сходило: «Женечка», «Женечке», «о Женечке» — так и остался он на всю жизнь «Женечкой».