Гностицизм - [59]

Редакция 1988 года библиотеки текстов Наг-Хаммади содержит длинное послесловие, озаглавленное «Современная обоснованность гностицизма». Его автор, Ричард Смит, делает обзор множественных изменений западной культуры, которые проявляют связь с гностицизмом. Мы могли бы надеяться, что именно здесь, наконец-то, нам удалось бы отыскать правильное определение гностицизма и перечень современных писателей и мыслителей, которых можно рассматривать как его представителей. К сожалению, это не так.

Смит перечисляет множество важных фигур восемнадцатого века и далее, которые сочувствовали Гностицизму. Однако, он, кажется, предполагает, что мало у кого из их этих мыслителей было адекватное понимание гностицизма, и поэтому они скорее злоупотребляли этим термином. Смит обвиняет историка восемнадцатого века, Эдварда Гиббона, к примеру, в «злонамеренной лжи» из-за ссылки на гностиков в лестных терминах (очевидно, что Гиббон не был согласен с презрением, которым гностицизм одаряли церковные отцы, но разве это делает его лжецом?). И гностические, и манихейские симпатии Вольтера представлены как мотивированные исключительно его противостоянием церковной власти. Но, может быть, великий философ имел и другие причины для своих взглядов? Хорошо известно, что Вольтер был ярым масоном; он мог почерпнуть подходящую информацию о гностиках из эзотерических течений тайных братств его времени. Может быть, он был причастен к знаниям, неизвестным Смиту. В том же ключе, Смит предполагает, что Юнг присвоил гностицизм, превратив его в психологическую теорию: «Юнг взял дуалистический миф целиком и поместил его внутрь психики», пишет Смит.

Подобные обвинения критикуются в первой главе. Как ни странно, среди критики, направленной против Вольтера, Юнга и других, Смит не предоставляет нам то, что он считает подлинным определением гностицизма. Гиббон неправ, Вольтер и Юнг неправы, но кто же тогда прав? Мы не находим ответа на этот вопрос.

К счастью, существует также множество информированных и справедливых мнений о гностицизме среди писателей. Итальянский ученый Джованни Филорамо в «Истории гностицизма» обращает внимание на тот факт, что писания Наг-Хаммади были положительно восприняты широкой общественностью, в частности потому, что «определенные области культурной панорамы продемонстрировали склонность и определенную чувствительность к текстам, рассматривающим феномен, который они и сами некоторым образом помогали сохранить».

Одним из людей, сохранивших жизнь гностицизму, был близкий товарищ Юнга, гностический исследователь Жиль Киспель, который долго и упорно работал над связью между древним валентинианским гнозисом и другими учителями современного гнозиса современной аналитической психологии. Он видел, что гностические усилия были направлены на постижение онтологической самости, идеально в этом соответствуя глубинной психологии. Основная работа Киспеля по этой теме называется «Gnosis als Weltreligion» (1972), и в ней детально объясняется взаимосвязь юнгианской модели с гностическими учениями. Киспель, подобно самому Юнгу, не сводит гностические учения к глубинной психологии, но скорее указывает на глубинную психологию как на ключ к пониманию гностицизма.

Другой ключевой фигурой в переоценке античного гностицизма является Ганс Йонас. Будучи учеником философа-экзистенциалиста Мартина Хайдеггера в 1930-е годы, Йонас обратил свое внимание на мудрость гностиков и увидел в них древнее родство с экзистенциалистской философией. Экзистенциалистский пессимизм земного существования и его высокая оценка опыта в противовес теориям, таким образом, нашли своего предка и аналога. Несмотря на критику гностического «нигилизма», Йонас был одной из наиболее значимых фигур, наряду с Юнгом, привнесших гностические учения в современные перспективы. Его книга «Гностическая религия» остается одной из классических работ в этой области.

Связь, осуществляемая Киспелем и Йонасом между гностицизмом прошлого и живой философией настоящего, имела критическую важность и вплотную подошла к тому, чтобы обеспечить гнозис и Гностицизм жизненно-необходимыми определениями. Вопросы, которые ставили древние гностики (и на которые давали ответы), оказались вовсе не нелепыми и странными, скорее это были ранние рассуждения на темы, которые в нашей современности подняли Фрейд, Юнг, Кьеркегор, Хайдеггер и многие другие.

В поисках определения

Поиск определений никогда не был легок, особенно в области социальных наук. В этих дисциплинах большое внимание должно быть уделено тому историческому контексту, в котором развивались убеждения и деятельность. Решающие различия и сходства в нюансах, тоне и тонкостях настроения представляются более важными, чем суровые и жесткие определения. Дискуссии о гностицизме, казалось бы, включают в себя такие тонкости, и вполне возможно, что не так-то много может быть решено посредством определения. Тем не менее, существующий хаос вокруг определений гностицизма служит основанием для попытки сделать это.

Для понимания гностицизма, пишет Ганс Йонас, необходимо иметь нечто подобное музыкальному слуху. Этот вид внутренней чувствительности действительно является более важным, чем любой набор определений. Тем не менее, природа мыслящего ума требует определений, а когда их нет, появляется тревожность. Настоящий гнозис, конечно же, не имеет отношения к ним. Осмыслить задачу можно только тогда, когда воздействие гностического опыта угасает. Великий переводчик Д.Р.С. Мид очень хорошо выразил это, когда написал: «Просветленная душа, покидающая свою тюрьму, чтобы погрузиться в свет бесконечности, может вспомнить проблески Видения Славы, только когда снова вернется на землю» («Simon Magus», 49). Следующее краткое изложение гностических представлений следует рассматривать как сборник таких «проблесков Видения Славы», а не как перечень религиозных догматов в обычном смысле: