Гном - [12]

Шрифт
Интервал

— Доброе утро, Сереженька.

Он смотрел на нее темными серыми глазами, пока не прошептал:

— Какое же оно доброе, мам? У меня теперь доброго ничего не будет, — он молча глядел на мать, зная, что та ищет слова успокоения, и продолжил уже тихим голосом: — Мам, не надо ничего говорить, пока не взрослый, я могу в школу ходить. Лучше с папой подумайте, куда меня девать через года два, когда рост мой уже уродством будет.

Сережа замолчал, а Полина, совершенно ошеломленная словами сына, не понимая, как мальчик мог понять эту — единственную! — правду о его будущем, уже не боясь его напугать, просто села рядом и, закрыв обеими руками лицо, очень горько заплакала.

5

Москва, 1984 год

Один из самых молодых профессоров математики московского университета — Андрей Невзоров ждал своего бывшего однокурсника, бросившего когда-то физмат ради карьеры врача, а ныне — одного из модных пластических хирургов Америки, куда он уехал, воспользовавшись своими еврейскими корнями, — Вадима. Андрей, случайно столкнувшийся с приехавшим на какую-то научную конференцию и забредшим по старой памяти в свой первый «альма матер», Вадимом в коридоре университета и, узнав, что тот все же стал врачом, причем хорошим, рассказал о заболевании дочери, о чувстве вины, которое они с женой испытывают, зная, что болезнь эта — результат генетических отклонений, и что они не могут помочь ничем четырнадцатилетней Катюше, вполне довольной — почему-то — жизнью, которой она живет с ростом в сто восемнадцать сантиметров — не плача, не жалуясь, не запираясь, а — в полную силу. Вадим появился в кофейне университета с пунктуальностью научного работника и, сразу после приветствий, заговорил о главном для Андрея — о том, что ему удалось выяснить у американских и прочих коллег-врачей, для которых болезнь Кати была близкой к профилю. Заканчивая рассказ возможностью увеличения роста на несколько сантиметров курсом гормональных препаратов, неожиданно для Андрея он заговорил тише:

— Слушай, Андрей, ты — прекрасный математик, ученый, профессор, в конце концов… Я поговорил со знакомыми в некоторых университетах Америки, — они готовы пригласить тебя на работу — времена у вас тут изменились, люди, как тараканы, во все стороны мира бегут, с выездом проблем, через которые прошел я в свое время, не будет, а в Америке Катюше помогут, может быть — действительно.

От неожиданно появившейся и такой реальной возможности вернуть дочери нормальную жизнь, Андрей, неосознанно для себя, вскочил и обнял Вадима, повторяя шепотом:

— Спасибо тебе, спасибо…

Берн

Сережа Матвеев не мог заснуть от волнения: завтра родители отвезут его в швейцарский колледж, и он понятия не имеет, правда ли, что там никто не будет обращать внимания на его рост, что там и в инвалидных колясках студенты есть, и никому не приходит в голову смеяться над ними или даже жалеть их, и вообще — замечать, что они отличаются от остальных людей в этом мире. За последние два года в школе при дипмиссии он научился не обращать внимания на постоянно жалеющие взгляды или непонимающие выражения лиц вновь прибывших. Но давалось ему это тяжело, каждую минуту Сережа жил, думая о бесполезности всего, что он делает — не понимая, зачем ему школа, если работать он все равно не сможет нигде. Он закончил за это время экстерном четыре класса, только чтобы больше не видеть все эти, убивающие своим сочувствием, лица.

Родители тоже старались не возить его на приемы дипмиссий и прочие «рабочие» мероприятия, чувствуя себя то ли неудобно: сын — карлик — плохая кровь и наследственность, то ли просто не желая давать объяснения на вопросительные взгляды окружающих. Истинную причину Сережа не знал, но был рад, что все это они заменяли ему выездами семейными. Только ему ужасно не хватало друзей-сверстников. С тех пор, как в школе заметили, что он перестал расти, постепенно одноклассники отдалились от него совсем. Ему хотелось сказать им, что маленький рост не заразен, что он — тот же Сережа, но, глядя на так изменившихся в отношении к нему — переставшему быть гениальной надеждой — родителей, он понял, что от чужих людей ждать дружбы и понимания вообще бесполезно.

В Союзе начались перемены, в последние несколько месяцев Глеб Матвеев летал на Родину по два раза ежемесячно и возвращался довольный, говоря странные для Сережи вещи — о бизнесе в Союзе. Но теперь он уже не хотел ничего знать или понимать ни о своей стране, ни о какой другой — просто удивленно слушая отца, думал, что тот так и не ответил ему на заданный однажды Сережей вопрос: что они будут с ним делать, когда он закончит весной экстерном школу? По правилам он должен уехать в Москву, но посол — все-таки отец и, возможно, сможет что-то сделать, чтобы сын остался с ними.

Ответ на свой вопрос Сережа получил только через несколько месяцев, держа в руке аттестат зрелости и пытаясь придумать, что он с ним будут делать. Он почувствовал на плече руку отца и услышал его радостный, как-то не по сезону, голос:

— Сереж, подготовься, через неделю поедем в колледж местный записывать тебя — времена изменились, будешь там, как все обычные люди. Там ни рост, ни цвет кожи значения не имеют — только что у тебя в голове или размер кошелька, — и не дожидаясь реакции сына, он вышел из комнаты.


Еще от автора Джулия Тот
Плохой хороший день

Плохой хороший день есть в жизни каждого… стихи и рассказы, собранные автором в одну книгу были написаны с целью одной – помочь каждому помнить, что не одинок, что души прочие полны тех же чувств, – помочь выжить…


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.