Гном Гномыч и Изюмка - [7]

– Слышал и я такие страшные истории, – закивал головой Гномыч. – А какие там, ты говоришь, новые моды на костюмы чучелиные?

– На украшения сейчас идут цепи и кулоны из консервных банок, клипсы жестяные в уши. Словом, все, что дребезжит, гремит, болтается. Ну, а по части одежды в самой моде сейчас костюмы для огородных чучел из рогожки да из синтетической соломки сплетенные.

– Гномыч, – захрюкал вдруг снова Изюмка, – давай с тобой на выставку чучелиную сходим, а?

– В такую непогоду? – со смехом покачал головой Гномыч. – Да в этакий дождь хороший хозяин собаку во двор не выгонит, не то что поросенка. До костей промокнем. Даже если под зонтиком.

– Мне так хочется! Особенно на громыхающее пугало посмотреть желаю. И на соломенное тоже.

– Да я тебе соломенное, если хочешь, и сам смастерю, – посулил Гномыч.

Но Изюмка отмахнулся:

– Самодельного пугала кто же испугается?

Тут дядюшке Грачу неловко сделалось. Решил он помочь Гномычу, принялся отговаривать Изюмку от выставки.

– По правде сказать, – заметил он, – нет на этой выставке ни одного чучела, чтобы оно такую серьезную птицу вроде меня напугать могло. Разве это пугала?! Вот раньше бывало: ох, что за пугала были! Уроды, самые настоящие страшилища! Ан, вышли они нынче из моды. А теперь какие это чучела, куклы! Словом, игрушки какие-то.

Лучше бы дядюшка Грач и не говорил такого. Тут на Изюмку вообще никакого удержу не стало.

– Игрушки! Хочу смотреть игрушки! – завопил он. – Слышишь, Гномыч? Куклы там, оказывается, показывают, а не пугала вовсе. Идем поскорее на выставку. У меня же плащ из листьев подорожника: он-то не промокнет!

– Ах, Изюмка, но ведь и трава тоже мокрая, – стал его уговаривать Гномыч. – Пока до выставки доберемся, до нитки промокнем.

– И зачем я затеял этот ррразговоррр? – пожалел дядя Грач. – Ладно, скоррро завечер-р-р-еет, пор-р-ра, видно, и мне домой.

Все втроем они вышли из тыквенного домика. Грач, попрощавшись, сразу же полетел к себе, а Гномыч и Изюмка – по мокрому, подернутому пеленой тумана лугу – в сторону неблизкой улицы Кузнечиков.

Вода у них под ногами так и хлюпала. Они кое-как добрались до гриба сыроежки, где находилась остановка полевого автобуса.

Под шляпкой грибка не было ни одного ожидающего.

– Видать, только что ушел автобус, – недовольно проворчал Гномыч, сердясь на самого себя, что уступил упрямому поросенку, а не остался дома в своей теплой тыквушке.

Вдруг и Гномычу и Изюмке показалось, что неподалеку кто-то плачет.

– Может, это кукушкина травка слезки льет? – предположил Изюмка.

Но Гномыч хоть и знал, что трава не плачет, все же подошел к зарослям кукушкиных слезок, прислушался.

И вдруг, к своему удивлению, видит: под одной былинкой, в ямочке, лежит, свернувшись калачиком, рыже-бурый хомячок. Изюмка тоже к нему подбежал и тоже удивился. А Гномыч спрашивает найденыша:

– Ты-то что тут делаешь, бедный хомячок?

– Плачу, – отвечает хомячок.

– Вижу, что плачешь. А почему? – вмешался Изюмка. – Почему ты плачешь… как, бишь, тебя там?

– Фадейкой меня звать, – сообщил хомячишка, хлюпая носом. – А плачу я потому, что выпал из корзинки.

– Из какой еще корзинки? – удивился Изюмка. – И как ты мог из нее выпасть?

– А я копошился, – все еще посапывая носиком, сказал хомячок.

– Я, кажется, начинаю понимать! – воскликнул Гномыч. – Кто-то, наверное, вез на рынок целую корзину всяких зверьков – морских свинок, белых мышей, хомячков. А когда садился в автобус, один из зверьков – хомячок Фадейка – и выпал из корзины.

– И что же теперь с ним станется? – с отчаянием в голосе спросил Изюмка.

– Придет автобус, скажем водителю.

– И-и-и! – послышался снова тонкий, протяжный плач. Тут уж и у поросенка Изюмки хвостик начал подозрительно загибаться вниз. А дождь все хлестал и хлестал по земле не переставая.

– Возьмем его к себе домой? – чуть не плача проговорил Изюмка.

Но Гномыч, словно предвидел это, сразу же возразил:

– Нет, Изюмка, об этом не может быть и речи.

– Давай возьмем! – зарыдал поросенок. – И мне тогда будет с кем играть.

– Мало у тебя приятелей, что ли?

– Много. Но они же все не с нами вместе живут.

– И без них предостаточно жильцов в нашей тыкве…

Но потому ли, что изо всех сил зарыдал бедный хомячок, или дождь приударил еще сильнее, или очень уж жалостливо смотрел Изюмка, только сжалось сердце у Гномыча, и он сказал ласково:

– Ладно, Фадейка, так и быть, идем с нами.

Изюмка завизжал, запрыгал от радости, а Гномыч завернул маленького Фадейку в лист подорожника и взял его к себе на руки.

– Возьмем к себе, возьмем к себе! – орал поросенок Изюмка, совсем позабыв и про дождь, и про выставку огородных пугал. И только увидев, что Гномыч несет Фадейку на руках, вдруг остановился.

– Гномыч, это… как же, а я?.. Меня ты тоже возьмешь на ручки? – спросил он.

– Тебя? – улыбнулся старый гном. – Так ты же большой. И тяжелый. На вот тебе лучше зонтик. Держи и шагай следом за нами!

Изюмка так и обмер. Взял в руки зонтик, как ему велели, и молча засеменил следом за Гномычем, который шел с хомячком на руках. И так ему стало обидно, что раньше Гномыч с ним возился, как с маленьким, а теперь – на тебе! Отыскался кто-то другой, еще меньше его, Изюмки. Он уж и не рад был, что они нашли Фадейку.