Гнездо орла - [118]
Лей еще в машине начал сильно мерзнуть. Машина была отвратительная; в ней воняло, отовсюду дули сквозняки. Скамейка, на которой он сидел, была неровной, и все время приходилось напрягаться, чтобы удерживаться на ней; в спину что-то давило… Наконец остановились. Начались команды: «Встать!», «Выйти!», «Вперед!», «Стоять!», «Вперед!», «Руки за спину!», «Направо!», «Налево!», «Вперед!»… Ни одного человеческого слова — сплошной лай.
Камера была маленькой и такой холодной, что Лей даже растерялся — как в ней можно находиться? Это же верная простуда! Камера была к тому же абсолютно пустой. Лампа над дверью едва горела. Эта дверь захлопнулась за его спиной с таким грохотом, что его точно треснуло по затылку. Он остался один в маленьком, холодном, тусклом пространстве. С больной головой, невыспавшийся, замерзший. Совершенно не представляя себе, как проведет здесь остаток ночи. Но он-то хотя бы понимал, что происходит…
Во всей этой ситуации Роберт совершенно забыл об Инге, ничего не знавшей, смертельно перепуганной, сжавшейся в углу постели под фонарями эсэсовцев. Все происходящее не показалось ей невероятным. Она знала, что людей арестовывает и увозит СС. Она слышала об этом от друзей отца, она помнила его знакомых, которые подверглись «охранному аресту» (то есть аресту без санкции прокурора) и вот так же ушли и не вернулись. И каким диким ни казался ей контраст между минувшим вечером и этой ночью, Инга, пересилив себя, позвонила Гитлеру.
Гитлер, разбуженный Линге, сразу подумал о новостях из Москвы, затем, после первых фраз Инги, — о заговоре и судорожно нащупал лежащий под подушкой «Вальтер» (любимый драгоценный браунинг Ангелики у него пропал, точно испарился). Он тут же приказал соединить себя с Гиммлером. И наконец все понял.
Он держал сразу две трубки: в одну слушал объяснения Гиммлера, в другую пытался успокоить Ингу. Поняв, что это только инсценировка и Роберту ничего не грозит, она разрыдалась. Ее слезы так его растрогали и умилили, что он сказал, что сейчас сам к ней приедет и сделает все, что она хочет, только бы она не плакала — бедная милая девочка — и что все они, мужчины, свиньи: и ее Роберт, и Гиммлер, и он сам… и весь мир — свинский мир, если заставляет ее плакать.
Инга взяла себя в руки, поблагодарила и извинилась. Ей совсем не хотелось, чтобы он приезжал, и она сказала, что уже все поняла и вполне успокоилась.
Положив трубку, Гитлер сказал Гиммлеру, чтобы тот утром заехал к фрау Лей и еще раз все ей спокойно объяснил, а с Леем он сам поговорит после, по-мужски.
Гиммлер утром заехал и, увидев Ингу, понял, что она проплакала остаток ночи. О чем? О «свинстве мира» или о свиньях, его населяющих? Вся бездна равнодушия к ней Роберта предстала перед Ингой в этом ночном происшествии, и вид этой бездны поразил ее.
В шесть утра надзиратель с конвойными с грохотом и визгом открыл дверь в камеру, где в дальнем углу, на корточках, сидел вождь ГТФ.
Лей весь остаток ночи пробегал по камере, пытаясь согреться и исходя негодованием — вина человека еще не определена, а его уже так наказали!
«Встать!», «На выход!», «Руки за спину!», «Вперед!».
Пока он с трудом ковылял на затекших ногах, его не оставляло ощущение, что сейчас он получит прикладом между лопаток или в шею. Только так здесь и конвоировали.
Его провели через двор в большой кирпичный барак, разделенный пополам плотным черным занавесом, и с часовыми во всех углах. Прямо напротив двери стоял массивный стол, за которым сидели господа в мантиях — судьи и прокурор, еще кто-то в красном балахоне (оказалось, не палач, а член Верховного апелляционного суда), какие-то чиновники, врач в белом халате. У стола стоял священник, с крестом и четками.
Перед Леем в это помещение ввели еще двоих, и ему пришлось встать в очередь. «В сторону!» — скомандовал конвоир. Мимо них пронесли что-то длинное под рогожей. Судья бубнил глухо и монотонно. Тот, кто стоял перед Леем, был в наручниках, голый до пояса. Его спина представляла собой одно кровавое месиво; из лопатки что-то торчало, по-видимому кость. Впереди быстро отдернули и снова задернули занавес. Оттуда ударил в глаза яркий белый свет. Раздался какой-то звук, потом другой — тихий, свистящий. Стоящего перед Леем толкнули ближе к столу. Мимо них, из-за занавеса, пронесли что-то, в опилках. Судья читал приговор. Встал прокурор и повернулся к занавесу:
— Палач, приступайте к выполнению своих обязанностей.
Изнутри отдернули занавес и вышел палач в обычном черном костюме; с ним еще двое. Лей увидел гильотину — большую, черную, с вертикальной доской на шарнирах. Лезвие было поднято; под ним — корзина с опилками.
Лей отвернулся. Он мог не смотреть, но не мог не слушать.
Тот, кто стоял перед ним, видимо, не прочел висящих на стенах надписей, типа:
«Осужденным вести себя достойно и сдержанно».
«На месте казни немецкое приветствие не отдается».
Приговоренный хрипел и вырывался. Лей услышал тот же звук — это доску с телом опрокинули в горизонтальное положение. Потом — свист лезвия, мягкий шлепок.
— Господин верховный прокурор, приговор приведен в исполнение.
Название этой книги требует разъяснения. Нет, не имя Гитлера — оно, к сожалению, опять на слуху. А вот что такое директория, уже не всякий вспомнит. Это наследие DOS, дисковой операционной системы, так в ней именовали папку для хранения файлов. Вот тогда, на заре компьютерной эры, писатель Елена Съянова и начала заполнять материалами свою «Гитлер_директорию». В числе немногих исследователей-историков ее допустили к работе с документами трофейного архива немецкого генерального штаба. А поскольку она кроме немецкого владеет еще и английским, французским, испанским и итальянским, директория быстро наполнялась уникальными материалами.
В своей новой книге писатель, журналист и историк Елена Съянова, как и прежде (в издательстве «Время» вышли «Десятка из колоды Гитлера» и «Гитлер_директория»), продолжает внимательно всматриваться в глубины веков и десятилетий. Судьбы и события, о которых она пишет, могли бы показаться незначительными на фоне великих героев и великих злодеев былых эпох – Цезаря, Наполеона, Гитлера… Но у этих «маленьких трагедий» есть одно удивительное свойство – каждая из них, словно увеличительное стеклышко, приближает к нам иные времена, наполняет их живой кровью и живым смыслом.
Книга представляет психологические портреты десяти функционеров из ближайшего окружения Гитлера. Некоторые имена на слуху до сих пор, другие – почти забыты.Елена Съянова извлекла из архивов сведения, добавляющие новые краски в коллективный портрет фашизма в целом и гитлеризма в частности. Зло творилось не только выродками и не только в прошлом. Люди, будьте бдительны! – предостерегает эта книга.
Книга вобрала в себя статьи, опубликованные в журнале «Знание-сила» в 2010–2012 годах. Статьи написаны учеными-историками, работающими в ведущих университетах Москвы, Саратова, Самары докторами исторических наук, профессорами Виктором Безотосным, Владимиром Земцовым, Андреем Левандовским, Анатолием Садчиковым, Николаем Троицким, Оксаной Киянской, Анастасией Готовцевой и, к сожалению, умершим в 2010 году Михаилом Фырниным. Есть в сборнике статья известного популяризатора истории, кандидата исторических наук Елены Съяновой и статьи знатоков отечественной истории, писателей Михаила Лускатова и Салавата Асфатуллина.
Место и время действия — Германия, 1930–1931 годы: период стремительного взлета НСДАП. Имена большинства центральных персонажей печально знакомы нам с детства. Однако таких Гитлера, Геринга, Геббельса, Гесса — молодых, энергичных, нацеленных в счастливое будущее — мы еще не встречали ни в литературе, ни в кино.Каждая сцена книги Елены Съяновой основана на подлинных документах из труднодоступных архивов; внимательный читатель обнаружит здесь множество парадоксальных параллелей с ситуацией в России начала XXI века.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.