Гнезда русской культуры (кружок и семья) - [187]

Тем временем Иван Сергеевич продолжал чиновничью службу и с каждым новым делом, с каждым шагом вперед все больше погружался в удушливую провинциальную атмосферу. Его обдавал чад «лжи, клевет, ябед, кляуз, ссор, споров, тяжб, исков, сутяжничества и всякого дрязга». Нужна была постоянная сила сопротивления, неуступчивость характера, чтобы сохранить волю к деятельности и к жизни.

В горькие минуты Аксаков изливал свои чувства в стихах, и ему становилось легче.

В Ярославле с Иваном Сергеевичем познакомился К. Бороздин, служивший младшим чиновником по особым поручениям при тогдашнем военном губернаторе. Иван Аксаков запомнился ему замечательно яркой личностью, в которой уживались самые разнообразные способности. «Помимо деловой, раскрылась мне и самая чарующая его сторона как поэта, и я всегда оставался при том мнении, что эта область была исключительным его призванием; он рассуждал только иначе, чем наш великий поэт, рожденный „не для житейского волненья, не для корысти, не для битв”(цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Поэт и толпа». – Ю. М.) и т. д., и весь отдался битвам и житейским волненьям…»[43].

По свидетельству мемуариста, поэтическая деятельность Ивана Сергеевича вызывала интерес окружающих, и это грозило автору опасными последствиями. «Произведения его списывались, ходили по рукам и, конечно, немало ему вредили. В том же самом Ярославле жандармский полковник принадлежал к числу усердных его чтецов и препровождал их аккуратно в III отделение». Бороздин вспоминает о тех спорах, которые вел Иван Сергеевич с окружающими. Обсуждались весьма щекотливые вещи, хотя на принцип самодержавия в России Аксаков не посягал. Но он не скрывал своей неприязни к Николаю I, подогретой недавним с ним столкновением («вразуми», распорядился император, – вот и вразумил…), и особенно энергично выступал за отмену крепостного права: «С этим делом нельзя медлить».

В письмах из Ярославля Иван Аксаков продолжает полемику с Константином, ставя ему в вину незнание реальной жизни, априорность некоторых суждений и выводов. Ценя в Константине глубину и последовательность мысли, честность исканий, он мечтает привить ему чувство реальности. И сознает, что это трудно, почти невозможно: упрям и несговорчив его брат.

В марте 1850 года Константин, который в течение двенадцати лет, прошедших после заграничного путешествия, неохотно покидал родной дом, решил навестить брата в Ярославле. Иван Сергеевич обрадовался: наконец-то этот человек «лицом к лицу встретится с действительностью». Но у Константина была особенность: смотреть на факты и не видеть их, вернее, подчинять их своим взглядам, что влекло к постоянным спорам.

Присутствовавшего при этих спорах Бороздина поразила внешность Константина Сергеевича – суровая и печальная. «Константин производил впечатление монашеское, да он и был непостриженным монахом в действительности».

Погостив около недели, Константин отправился домой в Москву, оставив у Ивана Аксакова сложное, мучительно тягостное чувство. Он и безмерно уважал брата, преклонялся перед ним, и жалел его. Он понимал, как тяжело и одиноко Константину после отказа Свербеевой.

В январе 1851 года Иван Аксаков получил известие, что у Григория Сергеевича родился второй ребенок. Сына назвали Константином, конечно, в честь Константина Сергеевича… «Воображаю, как Константин радуется этому продолжению рода. Поздравляю вас всех от души с этою общею нашею радостью, с этим семейным событием!» – писал Иван Сергеевич.

Изредка приходили в Ярославль письма из Калуги от Александры Осиповны. Иван Сергеевич аккуратно отвечал. Былая обида сгладилась, отношения их сделались ровными и светски-уважительными.

В одном из писем Смирнова просила Ивана Сергеевича передать привет всем Аксаковым и выражала «любовь ко всем» им «как к семейству, как к целому».

В свою очередь эти слова были ответом на письмо Ивана Сергеевича, который, по его выражению, составил «маленький панегирик своей семье, описывая ее независимость, самостоятельность, своеобычливость, презрение к внешности и некоторую гордость». «Оканчивая описание, я говорю ей: ну, посудите же сами, как трудно нам жениться: где найти девушку, которая ни умом, ни чувством, ни образованием не нарушила бы гармонии этого хора, не внесла бы в него диссонанса, не испортила бы мне моих семейных отношений, которые для меня важнее жены».

Как мы уже убедились, по характеру Иван Сергеевич был замечательно сильным человеком, все его поступки и дела строго согласовывались с нравственными убеждениями и душевными потребностями. Но это не освобождало его от постоянной внутренней борьбы, которая парадоксальным образом сама стала основой психологической цельности. В этом свете по-новому видится нам конфликт «службы» и «поэзии»: конечно, для художественной деятельности Аксакова было бы полезнее, если бы он сосредоточился только на «поэзии», однако сделать он этого не мог отнюдь не только, как ему порою казалось, по слабости таланта, но и в силу непреодолимой потребности в практическом деле. «Поэзия одна неспособна удовлетворить меня и наполнить мое время; в службе я все же могу найти возможность быть полезным, хоть совершенно случайно…»