Гнев Шибальбы - [23]

Мне пришлось ждать, сидя на дереве, пока не уйдет вышедшая прогуляться пара, затем я спустилась вниз и повернула за угол.

Как Иза и обещала, «мерседес» был на месте, и я поехала так быстро, как только могла.

Согласно указаниям Изы я ехала на север по Пасео де Монтехо в ту часть города, которую считали местом проживания богачей и знаменитостей. Когда торговля агавой перестала быть выгодным бизнесом, пав жертвой появления искусственных волокон, а содержание и ремонт домов на бульваре стали слишком дорогим занятием для следующих поколений, богатые переехали на север и поселились вдоль дороги, ведущей в Прогресо.

Действительно, если считать Пласа Махор[18] центром Мериды, то чем дальше на север вы уедете, тем богаче дома вы увидите. Семья Гомеса Ариаса жила далеко на севере, даже дальше загородных клубов. Дома здесь были огромными, и, несмотря на полдвенадцатого ночи, почти все окна были залиты светом как доказательство любви мексиканцев ложиться спать далеко за полночь.

Я была рада, что еду на «мерседесе». Мне попалось несколько патрулей частной охраны. Некоторые из них ехали в машинах, другие шли пешком с собаками. «Мерседес» в этом месте не вызывал подозрений.

Среди извилистых улочек было непросто отыскать нужный мне адрес, однако наконец я остановилась у ворот роскошного поместья, которое Диего Мария Гомес Ариас называл своим жилищем. Я нажала кнопку звонка у входа и произнесла свое имя в маленькую коробочку, на безукоризненном, как я надеялась, испанском прося о короткой встрече с сеньором Гомесом Ариасом. Последовала долгая пауза, во время которой я пришла к мысли, что все это — очень глупая затея. Ну кто откроет ворота незнакомому человеку в полдвенадцатого ночи?

Я была готова сдаться и отправиться назад, в гостиницу, опасаясь, что на меня спустят собак, но вдруг огромные кованые железные ворота медленно распахнулись.

Я въехала во двор по чисто подметенной подъездной аллее, фары «мерседеса» высвечивали кусты гибискуса, которые, должно быть, весьма эффектно смотрели в свете дня.

Дом поразил меня, ибо был довольно необычным для Мериды. Его архитектурный стиль можно было счесть скорее английским или французским, чем традиционным испанским: вход через галерею, травленное свинцом оконное стекло и, вопреки моим ожиданиям, никакой плитки или массивной деревянной резьбы.

Это впечатление усилилось, когда в ответ на мой звонок открылась дверь, и я вошла в потрясающее зеркальное, облицованное черно-белым мрамором фойе. Открывшая дверь горничная также была в черно-белой униформе и довольно высокомерно оглядела мое одеяние. По крайней мере, будучи вся в черном, я тоже соответствовала дизайну. Мне пришлось немного подождать.

Минуты ожидания я использовала как прекрасную возможность осмотреться. Вход украшала огромная хрустальная люстра, с одной стороны фойе находилась винтовая лестница, а справа от меня — дверь, ведущая, как я очень скоро узнала, в гостиную.

Все стены были зеркальными, но подобный декор мне никогда не нравился. Картины висели прямо на зеркалах, свисая на тонкой проволоке, прикрепленной к потолку. Однако полотна впечатляли. Одна из картин, я была в этом почти уверена, являлась настоящим Пикассо, другая — Матисс. Дела у сеньора Гомеса Ариаса явно шли хорошо. Да к тому же он знал толк в искусстве.

Дверь налево вела в столовую, укомплектованную еще одной хрустальной люстрой. Оба осветительных прибора были такими огромными, что мне подумалось, а не позаимствовал ли дон Диего Мария парочку лишних люстр из залы своего отеля.

Спустя несколько минут я услышала, как кто-то спускается по ступенькам. Это был не дон Диего, а элегантная женщина примерно сорока лет, которая одной рукой вцепилась в перила, а другой — в бокал с мартини. Она довольно неуверенно спускалась по ступенькам.

Ей шла бежевая гамма: зачесанные назад светлые, серовато-желтые, длинные распущенные волосы, кремово-бежевый свитер, который, как мне показалось, был из кашемира, и бежевая замшевая юбка.

— Шейла Страттон Гомес, — сказала она, обращаясь ко мне по-испански. — Жена Диего. Его третья жена, если быть точной. А вы…?

— Лара Макклинток.

— Слава Богу, с таким именем вы должны говорить по-английски. Входите, — сказала она, махнув рукой в сторону двери направо. Ее обувь была на очень высоких каблуках, которые так нравятся мужчинам, а у меня вызывают головокружение. Я не могла представить, как она умудрялась ходить на них даже в трезвом состоянии, а, судя по бокалу мартини и ее общей неустойчивости, она была пьяна.

— Вы же не откажетесь выпить, — сказала она, когда мы уселись в большие продавленные бархатные кресла напротив огромного мраморного камина имперских пропорций. Я поняла, что она хочет еще мартини.

Снова появилась горничная, и Шейла Гомес попросила принести белого вина для меня и еще один мартини для себя.

Обращаясь ко мне по-английски, что выдавало в ней американку, с горничной она разговаривала на официальном кастильском испанском. Этот язык казался мне экзотикой, даже когда на нем говорил уроженец Кастилии, но от человека вроде Шейлы, которая явно выучила его, уже будучи взрослой, услышать подобное было чем-то уж совсем сверхъестественным. Ее нынешнее, не слишком трезвое состояние только усугубляло довольно невнятное качество ее речи.