Гнев. История одной жизни. Книга первая - [79]

— Есть, господин Аалам-хан!

Теперь я поверил, что полковник Мажурли бросил под Гилян неблагонадежных именно затем, чтобы избавиться от них. Ему нет никакого дела до того, куда делся Мирза-Мамед и прочие смутьяны. Главное — их нет в полку. Мало того, командир полка, даже разговаривать о них запрещает. Думает, выжил красных пособников. Ну и дурак же ты, господин Мажурли! На душе у меня становится поспокойнее. Пока что нас ни в чем не подозревают. Но это спокойствие вдруг начинает меня злить. Надо действовать, что-то предпринимать! Но я бессилен что-либо сделать. Только в мозгу стучит: «Оружие… Оружие… Оружие!» В горах ждут оружие. Я не могу бежать из полка без патронов Я винтовок. Всю жизнь меня будет мучить совесть за собственное бессилие… Мне казалось, что я предаю боевых друзей.

Летят дни, быстро летят. Только что была пятница, опять — пятница. Собираюсь пройтись по городу, и вдруг входит Ахмед, кричит на всю комнату.

— Эй, Гусо, танцуй! Письмо от Парвин.

Я выхватываю у него конверт, распечатываю и начинаю читать.

«Милый мой Гусо! Только что мы вернулись с твоей мамой, благородной Ширин-ханым, из Мешхеда. Были на поклонении… И все это глупости. Не молиться я туда ездила, как ты сам знаешь, а спасалась от этого цивилизованного чудовища, Лачина. В Мешхеде, дорогой мой, я насмотрелась на порядки… Весь город в руках англичан и солдат-индусов. Там я поняла, что такие как Кавам-эс-Салтане, Моаззез, Лачин и прочие — это и есть предатели нашей родины, — Курдистана…

Друг мой, Гусо-джан. Я знаю, ты любишь меня… И я люблю тебя. Мы рождены друг для друга, и никто не может разбить нашу любовь. Но у тебя и у меня есть другая любовь — горячая любовь к родине…

Там, в Кучане, я не могла тебе всего сказать, что думала. Многого я не понимала, да и боялась тебя обидеть. Но сейчас я хочу сказать, потому что не могу держать в сердце эту тяжесть.

Знал ли ты куда идешь и кому будешь служить, когда уезжал из Боджнурда?! Нет, наверное, не знал. Иначе бы ты никогда не надел английский мундир, — шкуру тех, кто вот уже много лет подряд обирают нашу дорогую родину, принижают наше достоинство. Ты должен сбросить эту ненавистную форму. Слышишь, Гусо!..

Ты, наверное, захотел стать богатым, чтобы получить законное право жениться на мне… Чтобы никто не смог сказать, что я вышла за бедного? Но ты ошибся, милый мой. богат тот, кто богат душой, честностью.

Милый, не пойми меня плохо. Я верю, что душа у тебя полна любовью к родине… и ты человек храбрый и справедливый…

Впервые ты от меня получаешь такое необычное письмо. Но что делать? Будь мужчиной, я бы не раздумывала над тем, что делать. Любимые дети курдского народа сражаются в гилянских окопах. В Боджнурд каждый день приходят тревожные вести, жизнь патриотов под угрозой. Больше месяца Гилян окружен. Помощи повстанцам ждать не откуда. Только мы, курды, можем им помочь.

Гусейнкули, я не забыла твои слова. Помнишь… «Я из племени пехлеванлу — и я должен оправдать это имя!» А еще я вспоминаю наши разговоры о «Шахнамэ». После занятий в «классе экабер» ты всегда мне рассказывал про кузнеца Кавэ и его знамя. Тебе очень хотелось быть похожим на него…

Гусейнкули! В Боджнурде ходят слухи, что наша милая курдянка Суйрголь присоединилась к гилянцам. Я очень завидую ей. Знаешь, я послала ей свои золотые серьги. Пусть, если надо, обменяет их на оружие и патроны!

Прости за такую неразбериху и откровенность, милый.

Сердцем с тобой… твоя Парвин».

Прочитав письмо, я еще долго смотрел на исписанный мягким почерком листок и не мог опомниться от прочитанного. Я был до слез тронут письмом Парвин, но чувствовал обиду за те строки, где говорилось, что я ради богатства подался в «курдлеви». Боже мой! Какая же она наивная эта красивая девушка! Не будь связи с повстанцами, не будь заданий Ходоу и Арефа, я и друзья давно бы уже были в горах! Нет, ей об атом не скажешь.

Я сложил бережно письмо, сунул в карман. Видно, у меня был растерянный вид.

— Что случилось? — строго спросил Ахмед.

….. Ничего, Ахмед-джан, по-своему она нрава… Может подозревать меня…

— Да читай же вслух! — повысил голос Ахмед. — Или ты настолько ревнив, что даже письмо не можешь нам прочесть?!

— На, читай сам!

Ахмед мурлычет про себя. Все внимательно следят за ним. С каждой новой строкой выражение его лица меняется. становится тревожным.

— Это приказ, а не письмо! — взволнованно говорит Ахмед. — Она во всем права… Она требует, чтобы мы сбросили с себя этот ненавистный мундир и пришли ил помощь гилянцам! Смерть или честь! Ждать больше нельзя!

Погасли звезды. Утренняя заря прогнала темноту ночи за высокие хребты гор, и вот выкатилось косматое солнце.

Лейтенант Аалам-хан пришел в расположение эскадрона раньше обычного. Вызвав меня из комнаты, он сказал»

— Гусейнкули! Сегодня наш эскадрон по приказу командования уходит в двухдневный поход. Вернее, на прогулку. Вам надо оставить одного младшего офицера и человек десять солдат. Остальные пусть готовятся к выезду. Ровно в дна ноль-ноль двинемся!

Я захожу в комнату, объявляю ребятам о выезде. Сидим, раздумываем, чего же ради затеян поход. Я гляжу то па Ахмеда, то на Аббаса и не знаю, кого из них оставить в казарме? Оба младшие командиры, мои помощники. Ахмед догадывается, о чем я думаю, говорит: