Гнев. История одной жизни. Книга первая - [80]

— Разреши остаться мне, Гусо? — глаза у него горят болезненным блеском, на лице бледность. Не заболел ли?

— Кому-то из нас надо оставаться, — отвечаю я и гляжу на Аббаса. — Ты не против, Аббас, если останется Ахмед?

— Конечно… Я не против прогуляться по степному воздуху.

— Тогда, вопрос решен. Остаешься ты, Ахмед!

Через два часа, выстроившись в колонну по четыре, мы выражаем из ворот казармы, минуем городские ворота и устремляемся на север по Кучано-Ашхабадскому тракту. Второй эскадрон отделился от нас и двинулся на северо-запад, сразу же за городом, на развилке. Первый эскадрон на северо-восток. Мы идем на север, а это значит — в сторону населенных пунктов Имам-Кули и Дурбадам. Дорога хорошая, кони ступают лихо, весело, а кавалеристы — хмуры.

Командует эскадроном сам Аалам-хан. Мне не доверяют. Я даже не знаю, зачем мы едем, мне не объяснена задача. Но я уверен, и не только я, но и все кавалеристы эскадрона, что прогулка наша не без умысла. На лицах солдат недоумение. На моем лице растерянность.

— Отдыхайте, кулдофадар Гусейнкули, — говорит с улыбкой Аалам-хан, — вам предоставлен двухдневный отдых.

Ох, как нежелателен этот отдых. Идем уже четыре часа без передышки и не знаем, когда будет привал. Впрочем. кони пока ведут себя хорошо, да и мы не чувствуем особой усталости. Угнетает неведение.

Степь. Равнина, холмы. По обочинам дороги по холмам покачиваются серые кустики полыни. Звонкоголосые жаворонки купаются в синеве, быстро взмахивают крылышками и вдруг падают вниз камнем к земле.

Аалам-хан едет впереди эскадрона. Я на своем Ыкбале гарцую сбоку или отстаю от колонны. Конь щиплет траву. Когда колонна уделяется, я трогаю поводья, скачу вдогонку. Нет, я не специально отстаю. Я думаю о Парвин, о ее письме и невольно ухожу в себя, ничего не вижу перед глазами: ни степи, ни всадников, ни клубящейся над степью ныли. Только образ любимой неотступно преследует меня… Она мне кажется то милой и нежной, то гневной.

Скачу сбоку колонны. Рамо кричит:

— Эй, кулдофадар! Скажи этому губошлепому педжнабцу, чтобы сделал привал. Коней загнать хочет?

— Почему нет привала, командир? — спрашивает Аббас, едва я обогнал Рамо.

— Командир есть. Чего меня спрашиваете!

Поровнявшись с Аалам-ханом, мы долго едем седло в седло. Индус хорошо понимает, что я злюсь на него, но никак не реагирует. Он делает вид, что вообще меня не замечает. Стерва!

— Господин Аалам-хан, разве не видите, что и люди и кони утомились! — с раздражением говорю я, — Дайте команду на привал!

Аалам-хан поворачивает голову, обрадованно говорит:

— А, это ты, кулдофадар! И ты тоже устал! Скоро отдохнем. Через один фарсах — селение.

— Целый фарсах! — возмущаюсь я.

— Таков приказ капитана Кагеля! — сердито говорит Аалам-хан. — Думаешь, я не устал? Приказ есть приказ. Извольте его выполнять, господин Гусейнкули!

Некоторое время едем молча. Аалам-хан сердито двигает усами, наконец успокаивается, говорит:

— Наша конечная остановка — Авгаз.

— Что ожидает нас в Авгазе, господин лейтенант?

— Неизвестно. Мы едем туда по приказу командования.

— Какой же, все-таки, приказ, господин Аалам-хан?

— Приказ — выполнить приказ точно в срок и беспрекословно. А вы, я вижу, начинаете повышать голос!

— Может, мы идем на усмирение восставших?

— Не знаю, господин Гусейнкули, не знаю! Займите свое место, не мешайте управлять строем!

— Есть, господин Аалам-хан.

Я отстаю от него. При мысли, что мы едем воевать с армией Ходоу-сердара, я начинаю терять самообладание. Надо немедленно, на привале обговорить с друзьями, как быть дальше!

Вдалеке показалось пересохшее русло горной речушки, за ним небольшое селение. Несколько плоскокрыших домиков и развалины, над которыми покачивались на ветру два хилых деревца. Неужели и здесь не будет привала?

Аалам-хан остановил лошадь, постоял, подумал и махнул рукой в сторону домиков. Эскадрон направился вслед за индусом.

— Куда же тянет нас этот ушастый тушкам? — возмущается Рамо.

— Эй, ты, командир! — кричит Аббас. — У тебя глава на затылке? Здесь же никто не живет. Какой тут отдых?

Аалам-хан сделал вид, что не слышал. Вернее, он не понял, что слова Аббаса обращены к нему. Аалам-хан не знал курдского языка.

— Господин Аалам-хан, — опять возмущаюсь я. — Неужели вы не можете найти подходящего села для отдыха?! Люди хотят пить, а тут даже воды нет.

— Будем отдыхать здесь, — твердо отвечает Аалам-хан. — Таков маршрут.

— Вам видней… Только не ошибитесь, господин Аалам-хан…

Кавалеристы спешились, не соблюдая строя потянулись между развалинами. От желтых дувалов, омытых дождем, исхлестанных ветрами, веяло седой древностью. Похоже, люди уже давно покинули это селение. Аббас, Рамо, Шохаб сходятся вместе. Я подхожу к ним, говорю, что, по всей вероятности, индус ведет наш, эскадрон на усмирение отрядов Ходоу-сердара.

— Не может быть! — восклицает Аббас. — Неужели люди Ходоу-сердара уже пробились в этот район. Слишком далеко отсюда Гилян.

— Эй, кулдофадар! — зовет меня Аалам-хан.

В этот же миг с другого конца селения доносится утробный рев ишака. Эскадронцы хохочут. Раз есть ишак, значит есть здесь и жители.

— Ты понял, Гусейнкули, что сказал ишак? — спрашивает Аббас.