Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой - [51]

Италия тоже приняла участие в этом торжестве. По возвращении на поверхность после Большого погружения на дно впадины отправили утяжеленный грузом американский флаг. В порыве жертвенного патриотизма Джузеппе Буоно, обычно такой сдержанный, сорвал с головы фуражку, выкрашенную в цвета итальянского флага, и швырнул ее в волны: фуражка какое-то время вздымалась на гребне, потом исчезла. Затем, знаменуя окончание важного этапа, Буоно выбросил за борт свисток, которым он сигналил с батискафа на буксир, перекрывая шум моря. Флаг, фуражка и свисток, сейчас уже, возможно, покрытые морскими отложениями, покоятся рядом с десятком тонн железной дроби. Кто знает, может быть, тысячелетия спустя геологи найдут их среди скальной породы Марианского желоба, который к тому времени (тоже возможно) станет горой? Кто знает, как они станут толковать эти странные предметы? Но если специалисты будущего будут наделены тем же воображением, что и нынешние палеонтологи и археологи, нет никакого сомнения, что они по этим останкам восстановят в мельчайших деталях историю проекта «Нектон»!

Но не будем предвосхищать событий. В ночь с 22 на 23 января 1960 года я находился еще на борту «Уэнденка», кренившегося с боку на бок, поднимавшегося на дыбы, трещавшего и стонавшего, забираясь на гребень, чтобы потом с кряхтеньем ринуться вниз. Буксир шел в 200 метрах впереди батискафа «Триест», самой маленькой подводной лодки в мире, вышедшей на покорение самой глубокой впадины на Земле. Волна была крутая, даже слишком; ночь непроглядная, слишком непроглядная. В официальном рапорте опять придется отметить, что условия были «предельно допустимыми». Кажется, я пытался заснуть. Но для сна условия тоже были предельно допустимые. Попытаться считать баранов? Хотя вернее считать мешки с балластом — мы опорожнили их уже около 10 тысяч в бункеры «Триеста». Вот будет проблема для впадины Челленджер: до сих пор она не знала иных осадков, кроме диатомовых водорослей, теперь ей предстояло познакомиться с градом в виде железной дроби… Получалось, что во время этого погружения я сброшу на морское дно миллиардную по счету дробинку.

Глубина 11 тысяч метров!

«В безбрежном море на утлой ладье», — бормотал я про себя, пробираясь в седьмом часу утра, еще в полумраке, на корму «Уэнденка». Зрелище, открывшееся мне, было колоритным.

Никогда еще нам с «Триестом» не доводилось попадать в такое неистовство. Даже опытных матросов океанского буксира шатало, как хмельных, из стороны в сторону. Несколько редких звезд в небе освещали клубящиеся тяжелые тучи. Море наскоком бросалось со всех сторон на буксир, а теперь, когда мы застопорили, качка стала совсем невыносимой. «Триест» был неразличим. Его бело-оранжевый силуэт время от времени показывался на гребне, выхваченный из тьмы прожектором «Уэнденка». В одном месте на воде вспыхивали два блуждающих огонька — это сопровождавший нас эсминец «Льюис» пометил буями место будущего погружения; после двух суток прилежных поисков его эхолот показал 10 800 метров — дно впадины Челленджер. Сам «Льюис» уже отошел. По радио сообщили, что они с трудом спустили катер, который должен доставить Уолша на «Триест».

Мы на «Уэнденке» быстро составили план. Ранее предполагалось начать операцию в 7 утра, а погружение в 7.30. Но сейчас ввиду непогоды придется перенести все на час позже — не потому, что я надеялся на улучшение, просто не хотелось рисковать из-за какого-нибудь глупого происшествия, а в темноте для этого было больше шансов случиться. Понемногу мы подтянули «Триест» на 50 метров к буксиру, и «Уэнденк» начал послушно кружить вокруг выбранного места. Множество воспоминаний всплыло в памяти. Не выходил из головы разговор, происшедший у меня накануне с одним офицером.

— Вы рассчитываете с первого раза достичь дна? — спросил он.

— Все будет зависеть от подводных течений. Если их нет, мы непременно доберемся до дна, — ответил я.

— А если есть?

— Если есть, нас может прибить к боковой стене желоба. В таком случае потребуется несколько погружений, чтобы точно определить на поверхности нужное место старта.

— Это действительно глубочайшая впадина на планете?

— По крайней мере самая глубокая из обнаруженных до сего времени.

— Если «Триесту» не удастся добраться до дна желоба с первого захода, вы лично сможете принять участие в других погружениях?

— Разумеется. Почему вы спрашиваете? — К этому времени «Льюис» еще не кончил промеров.

— А если завтра какой-нибудь мсье Дюпон или господин Попов обнаружит впадину еще большей глубины — скажем, метров на десять?

— Видите ли, им придется для начала обзавестись приборами, способными определять глубину с такой точностью. Но при всех случаях, если обнаружится желоб более глубокий, чем впадина Челленджер, «Триест» будет в состоянии отправиться туда. Запасы балласта и бензина позволят ему опуститься на несколько километров глубже, чем нам предстоит сейчас. А если этот самый Дюпон или Попов, как вы говорите, коснется дна, лежащего на несколько метров глубже, достижение, наверное, будут считать рекордом. Публика обожает такие вещи. Но, откровенно говоря, вам не покажется странным, что человек отправится в подобную экспедицию с единственной целью «выиграть» несколько метров? Я думаю, я надеюсь, что постепенно человек исследует все крупные желоба; многие из них лежат на десятикилометровой глубине. В принципе же несколько метров больше или меньше не имеют ровным счетом никакого значения. Важны результаты научной работы, которая будет там проделана. А для этого нужно постоянно совершенствовать технику…