Глоток лета со вкусом смерти - [69]

Какие чудесные слова!

От этих спокойных мыслей дыхание понемногу выровнялось. Алиса встала, выключила люстру, оставив гореть только маленький ночник и, взяв пижаму, пошла в душ.

Глава двадцатая

Сегодня Проскурин чувствовал себя настоящим триумфатором. Это даже хорошо, что все так случилось. Как говорила его бабка Фекла — царствие ей небесное — никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. После такого громкого дела продвижение по службе ему гарантировано, уже не говоря о премии и почетной грамоте от начальства. Преступление раскрыто в максимально короткий срок. Все получилось очень удачно — никто из сильных мира сего не пострадал, виновные найдены, а смертный приговор уже приведен в исполнение. Правосудие восторжествовало. И главная заслуга в том не пришлых москвичей с Петровки (гори она синим пламенем!), а капитана Озерского отделения полиции Григория Степановича Проскурина! Сам Касаткин пожал ему руку и поблагодарил за работу. А это тебе не хухры-мухры! На секунду привиделась местная газета «…ские Ведомости», а на главной странице его большая фотография — кстати, надо будет подыскать подходящую! — и заголовок: «Сложа руки не сидим!»

С этими приятными, во всех отношениях, мыслями он запарковал свои старенькие «Жигули» во дворе отделения и достал телефон. Жена Ленка уже несколько раз звонила, чтобы спросить, что делать на ужин и когда его ждать. Проскурин довольно, словно сытый кот, улыбнулся и набрал номер.

— Алло, Гриш, ну где ты пропал? — услышал он встревоженный голос.

— Привет. Я, Лен, между прочим, работаю. Кстати, накрывай на стол, скоро буду. Помнишь, мне твой брательник на прошлой неделе виски привез?

— Ну, помню, — слегка недоуменно, согласилась она. — Только ты же тогда сказал, что пусть эта бутылка до подходящего случая стоит. У нас что, сегодня праздник?

— Ну, праздником я бы это не назвал, скорее повод, — с излишней скромностью добавил он.

— И что за повод? — в голосе слышалось неприкрытое любопытство.

— Твой муж раскрыл преступление века! Помнишь, я рассказывал тебе про «Сосновый»?

— Помню, конечно. Там еще этот миллионер… Как его там? Козляткин?

— Касаткин, — поправил он жену.

«А Козляткин — ему бы больше подошло!» — довольно хмыкнул он про себя.

— Точно, Касаткин. И что?

— Так вот, дело закрыто!

— Да ты что?! Гришка, ну я тебя поздравляю! А Коптев?

— А что — Коптев? Думаю, сольют его в самое ближайшее время. А на его место меня поставят.

— Ну, ничего себе! — восхитилась Ленка.

— А как ты думала? Этот Касаткин-Козляткин не последний человек, уж он-то замолвит словечко за меня, будь уверена. Ладно, мне сейчас некогда. Домой приеду — расскажу подробнее.

Он сунул телефон в карман, закрыл машину и похлопал ее по проржавевшему боку. Последние денечки на этом корыте. Очень скоро его заменит сияющий лаковыми боками черный «Фольксваген», а еще лучше — «Мерседес».

Вечером в отделении было тихо и безлюдно. Снисходительно кивнув дежурному, Проскурин вошел в свой кабинет и достал из тумбочки припрятанную там маленькую бутылку водки. Одним махом выпив полстакана, он удовлетворенно выдохнул и, приоткрыв окно, закурил. «Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо!» — тихо промурлыкал он, чувствуя, как по телу разливается приятная истома. В этот момент на столе зазвонил телефон. Проскурин чертыхнулся и взял трубку.

— Ну, что, капитан? Как успехи? — услышал он в трубке хрипловатый голос майора Коптева.

— Все отлично, товарищ майор. Вот как раз сейчас собирался зайти к вам с докладом.

— Так заходи уже, — недовольно проговорил тот. — И так, почитай, целый день в кабинете просидел, от тебя новостей ждал. Ты же понимаешь, как нам важно, чтобы…

— Не волнуйтесь, дело закрыто.

— Как — закрыто? Капитан, ты что там, уже накатить успел, что ли? — подозрительно спросила трубка.

— Никак нет, товарищ майор, — Проскурин торопливо засунул за щеку пяток кофейных зерен.

— Вот что, Гриша, давай быстро ко мне!

— Так точно. Сейчас буду.

Проскурин повесил трубку и начал энергично пережевывать горькие противные бобы. Они скрипели у него на зубах, впивались в десны и застревали в горле отвратительным колючим комом.

Майор сидел на кресле, постукивая по столу обрубком карандаша. На лице его была написана глубокая задумчивость.

— Разрешите войти? — заглянул в кабинет Проскурин.

— Заходи уже, — досадливо пробурчал Коптев. — Садись, рассказывай.

Проскурин уселся на стул и разложил перед собой бумаги. Рассказ его был немногословным, но содержательным. Майор слушал внимательно, не перебивая, и только изредка поглядывал на капитана из-под густых косматых бровей своими внимательными, почти прозрачными, водянистыми, как у рыбы, глазами.

— Понятно, понятно, — проговорил он, когда Проскурин закрыл наконец свой блокнот и скромно потупил взгляд, явно ожидая заслуженной похвалы от начальства.

Коптев тяжело встал и медленно прошелся по кабинету. Проскурин слегка напрягся: реакция майора была совсем не такой, какую рисовало ему его воображение.

— Что-то не так? — спросил он наконец, не в силах больше выдерживать эту тягостную паузу.

— Да вроде бы все так, Гриша. Но уж как-то все просто получилось. Так не бывает…