Глиняный шар - [2]

После этого бабушка запретила всем в семье заниматься политикой:

— Это не наше дело: у нас и без этого хватает забот! Киндерлах, дайте дожить спокойно!

Но разве в то время и при той милухе можно было обойти политику стороной?!

На уроке истории сын тети Поли Иоська толкнул нашу Малку за локоть, и она нечаянно перечеркнула в учебнике портрет товарища Сталина! Хорошенькое дело в хорошенькое время, как говорила наша мама.

За несколько дней до этой истории арестовали нашего соседа, девяностолетнего Якуба Ивановича. Он еще до революции учился в Берлине и вернулся где-то перед самой революцией в Краснополье с женой немкой. Лотта, так звали его жену, устроилась в школе учительницей немецкого языка, а Якуб Иванович пошел в землемеры. Детей у них не было, и в старости они оказались совершенно беспомощными: у Якуба Ивановича отнялись ноги, а Лотту замучили головные боли, или как она их называла — мигрени! И бабушка Цырул, и Малка, и моя мама помогали соседям, чем могли. А дедушка Шеел любил заходить к хаверу Якубу поговорить о жизни. Малку с мамой бабушка Цырул посылала вслед за дедушкой к соседу, чтобы присмотрели вос татэ тут, что делает дедушка. И как рассказывала мама, это были у них с Малкой самые счастливые минуты в детстве: послушав разговоры дедушки с соседом, никто никогда бы не сказал, что дедушка сумасшедший. Затаив дыхание, они слушали разговоры взрослых и кушали швабские вареники тети Лотты. Когда они возвращались от соседей, бабушка всегда спрашивала, о чем говорил дедушка с другом, и мама с Малкой дружно отвечали:

— Про огород!

Как тетя Малка мне потом рассказывала:

— Не могли же мы маме сказать, что дедушка вел в основном разговоры о политике: мама бы этого не перенесла! — тетя Малка улыбалась и доверительно добавляла: — А папа не говорил маме, что мы кушали у тети Лотты некошерные вареники!

Каждое утро перед школой тетя Малка заносила соседям горлачик сыродоя, и в тот день, когда соседей арестовали, столкнулась у соседской калитки с краснопольским энкеведистом Гришкой. Он оттолкнул Малку, бросив сквозь зубы: «Отойди!» — и в открытую калитку протащил за ноги Якуба Ивановича. Лотту под руки вывели два незнакомых человека. Лотта кричала что-то по-немецки, и один из державших ее всунул ей в рот конец ее платка, чтобы она замолчала. И она, вытаращив глаза, начала задыхаться. Тетя Малка запомнила на всю жизнь стучащуюся о каменную дорожку голову Якуба Ивановича. За день до этого она помогала Лотте положить эту дорожку, и тетя Лотта радовалась ей и говорила: «Вундерфул!»

И вот после этой истории тетя Малка перечеркнула портрет Сталина! Через полчаса об этом стало известно в НКВД, но когда Гришка пришел за Малкой, она была уже сумасшедшей! И Гришка ее не арестовал, но сказал маме:

— Я не возбуждаю дела в память о вашем брате-революционере! И учитывая, что все в вашем роду сумасшедшие.

И в этот день бабушка Цырул была счастлива, что у нее сумасшедший муж и сумасшедшая дочь!

— Спасибо тебе, Готыню, что ты забрал у них ум, но оставил их живыми и с нами!

После этой беды все остальные беды как-то стали обходить наш дом стороной, и до самой войны жили, слава Б-гу, как все: не то чтобы хорошо, но тихо. А потом была война…

В эвакуацию наша мишпоха бежала едва ли не последней: немцы уже бомбили дороги, и двигались беженцы, в основном лесами. Где-то под Кричевом попали на немецкий десант и, убегая от него, потеряли дедушку. Когда остановились передохнуть и обнаружили пропажу, бабушка сказала:

— Киндерлах, папа ушел назад в Краснополье. Он там один не проживет. Я пойду за ним. Не все же немцы фашисты — мы знаем Лотту! Может быть, как-нибудь выживем! А вы, дети, поедете дальше с дядей Рахмиилом. Вы молодые, и я не могу рисковать вами. После войны встретимся. Товарищ Сталин не даст фашистам долго здесь хозяйничать! — и ушла, оставив нас с дядей Рахмиилом, которому самому было лет восемнадцать.

Так рассказывала мне мама и так я рассказываю вам.

После этого мама с Малкой больше бабушку не видели и никто ее больше не видел. А дедушка Шеел, как и догадывалась бабушка, вернулся в Краснополье. Когда его соседи спросили, почему он пришел назад, он сказал:

— Амелхоме! Моня должен из Петербурга приехать! А кто его встретит? Они все о нем забыли! Побежали, как сумасшедшие. И я, дурак, тоже. А потом вспомнил про Моню и вернулся.

Его расстреляли вместе со всеми краснопольскими евреями во рву за сушильным заводом.

Вышла мама замуж за такого же сироту, как и сама, сына Хаима-стекольщика, Иоську. У папы за душой были только медали за войну и деревянная палка, которую ему дали в госпитале.

— Вот такое мое приданое было, — смеялся он, рассказывая нам свою историю. — А у мамы был дом без окон, сарай без крыши и огород! Она была богатая невеста!

— И я! — добавляла Малка, слыша папины шутки. — Хорошенькое приданое — сумасшедшая сестричка. Хена, — обращалась она к маме, — ты помнишь, как говорила о нас Бася, которая имела виды на Иосифа? У них же в семье все сумасшедшие! Иосиф, подумай, что ты делаешь?

— И я подумал и женился на маме, — разводил руками папа. — И тетя Малка стала нашей главной экономкой, как Берта у Мойши Брагина!