Глиняный мост - [96]

– Видите его пятки? Руки? Он так сидит, будто вообще не скачет.

Юнцы только фыркнули.

– Он жирный, – сказал один, а второй засмеялся, и Макэндрю отвесил им крепких оплеух. По паре: по щекам и подбородку.

– Вон он, снова подъезжает. – Макэндрю разговаривал как все тренеры во всем мире. Глядя из себя. – И, чтоб вы знали, он выиграл больше скачек, чем вы, засранцы, в жизни увидите. Он больше вас победит на проездках.

Тут подошел спешившийся Тед.

– Макэндрю!

Макэндрю разулыбался во весь рот.

– Здорово, Тед.

– Как я смотрюсь?

– Я подумал, какого хрена у нас тут Паваротти жокея изображает?

Они тепло обнялись, крепко хлопнув друг друга по спине.

Оба подумали об Испанце.

* * *

Второй случай произошел несколько лет спустя, когда мальчикам Новаков было тринадцать и двенадцать, а девочке Кэри – восемь. Это оказалась последняя проездка Теда Проездки.

Шла весна, школьные каникулы, прошел дождь, и трава была длинная и зеленая (удивительно, какую высокую траву всегда выращивают для чистокровок), и лошадь вскинулась, Тед вылетел из седла и упал у всех на глазах. Тренеры увели мальчиков подальше, но Кэри как-то пробралась; проскользнув через толпу, протолкавшись через ноги – и сначала увидела пот, и кровь, и содранную кожу, а потом – его ключичную кость, сломанную и согнутую.

Увидев Кэри, он выжал из себя улыбку:

– Привет, малявка.

Кость белая, как кость.

Такая сырая и чистая, как солнечный свет.

Он лежал на спине, и мужчины в комбинезонах, мужчины в сапогах, мужчины с сигаретами – они решили, что лучше его не шевелить. Уважительно столпились вокруг. Сначала боялись, не сломал ли он шею, потому что ног он не чувствовал.

– Кэри, – позвал он.

Пот.

Рассветное дрожащее солнце.

Оно катилось по дорожке ипподрома.

И все же она не могла перестать смотреть и встала на колени рядом с ним. Она смотрела на кровь и грязь, которые смешивались у него на губах, как машины в пробке. Спекалась на его джинсах и фланелевой рубашке. Впиталась в молнию на жилете. Это дикая природа рвалась из него.

– Кэри, – снова позвал он и на сей раз продолжил: – Можешь потереть мне пальцы на ногах?

Да, конечно.

Бред.

Ему казалось, он вернулся в безоблачные дни грибка и зуда, и надеялся ее отвлечь.

– Да бог с ней, с ключицей… чешется до смерти!

Однако попытался улыбнуться – и не смог.

Она принялась было стаскивать сапог, и тут он заорал от боли.

Солнце шлепнулось наземь и проглотило его.

В больнице через несколько дней пришел доктор с осмотром.

Пожал мальчикам руки.

Потрепал Кэри по макушке.

Спутанные мальчишечьи каштановые волосы.

Свет был ключично-белым.

Осмотрев Теда, доктор дружески взглянул на детей.

– И кем вы будете, когда вырастете? – спросил он, но мальчики даже слова не успели вставить, потому что это Кэри взглянула на него, Кэри улыбнулась, щурясь на свет из окна.

Небрежно указала на своего покалеченного и заезженного отца – и, считайте, она уже двинулась в путь.

Сюда, к Клэю, на Арчер-стрит.

Она сказала:

– Я буду как он.

Фигуры в реке

И так меня прибило сюда, к деревьям, день спустя после Кутамундры.

Я стоял один возле эвкалиптов, под ногами – опавшая кора.

Длинная лента солнечного света передо мной.

Я услышал ту ноту – и не мог двинуться с места. Музыка звучала из его приемника, а это значило, что он еще не знает.

Я наблюдал их в русле реки.

Я даже не могу сказать, сколько это длилось, – мост, даже в заготовках, был прекраснее, чем я мог поверить.

Арки будут великолепными.

Каменные изгибы.

Как Пон-дю-Гар, он будет без цемента; форма рассчитана безупречно. Он сиял под небом, как храм.

И глядя, как он опирается на эти камни, как гладит их рукой, как говорит с ними, крепит и подгоняет, как стоит рядом, я видел: этот мост был сделан из него самого.

Но я должен был сделать то, зачем приехал.

Машина ждала за спиной.

Я медленно отделился от деревьев и дошел до реки. Встал в полудне, и фигуры на дне реки замерли. Никогда не забуду их плечи – усталые, но закаленные и живые.

Они подняли глаза, и Клэй сказал:

– Мэтью?

И никак не возможно подготовиться, пока я спускаюсь к ним. Я был просто оболочкой для того, чем мне придется стать, ведь я не ожидал такого – такого оживления и радости в повороте его лица или такого поразительного моста.

И я, а не он, первым упал на колени, в пыль на дне реки.

– Кэри, – сказал я. – Кэри погибла.

Ахиллес в четыре утра

Что, если бы они не остались в этом доме?

В доме по Арчер-стрит, 11.

Если бы только они не вернулись.

Почему не продали его, не переехали, вместо того чтобы благоразумно получать арендную плату?

Но нет, не могу так об этом думать.

Опять же, я могу только рассказать, как было.

Она приехала почти шестнадцатилетней – на улицу мальчишек и животных, в числе которых уже был мул.

Вначале был вечер мартовского дня, когда Клэй бежал на соревнованиях штата и победил.

Я был тогда на стадионе Эрнста Маркса.

С любовью забинтовал ему ноги.

Ближайший к нему результат показал деревенский паренек из Беги.

И не просто было уговорить Клэя остаться.

Он не хотел ни пьедестала, ни медали: ему нужен был только Ахиллес.

Он больше чем на секунду улучшил рекорд штата, что, как сказали нам, на этом уровне просто невероятно. Административные мужи жали ему руку. Но все его мысли были об Эпсом-роуд.