Глиф - [9]

Нике даже стало ее на какой-то момент жалко. Бедная дурочка, после всех треволнений зайти в кафе и застать любовника… пардон, гражданского мужа, с какой-то фифой. Главное — дать понять Марине, что соперничества между ними нет и быть не может, а то такие дуры бывают весьма и весьма агрессивны, когда дело заходит до дележа самцов.

— Обалдеть, — сказал Белкин. — Какие страсти в нашем городе. Ника, а ты все это фотографировала, так?

— Угу, — кивнула Ника, осторожно нюхая коньяк.

— Можешь скинуть мне фотки? Я в блоге выложу, хоть какое-то событие, в кои-то веки…

— А самое странное, — встряла Марина, — что этот рисунок я совершенно точно где-то уже видела.

8

Белкин вел себя как последний кретин. Марина смотрела, как он выделывается перед одноклассницей, и испытывала стыд напополам с отвращением. То он надувал щеки, хвастаясь жизненными достижениями («а еще я машину взял в кредит»), то — пускал сопли, вспоминая давние школьные дела, периодически заискивал (нашел, перед кем!), и — вершина наглости — пытался заигрывать прямо в ее, Марины, присутствии. Это было бы совсем уж гадко, если бы не было так смешно.

Чисто из принципа Марина ему не мешала. Если человек выставляет себя идиотом, не следует становиться у него на пути. Девчонка-фотограф явно относилась к Белкину с пренебрежением. Эта Ника вообще смотрела на всех свысока, будто делала миру большое одолжение… Когда в ходе беседы выяснилось, что Ника — еврейка, которая после десятого класса уехала в Израиль, Марине все стало ясно.

А вот Белкин таращился на костлявую стерву глазами влюбленного барана. Ну, на то он и Овен. Марина была Скорпионом, поэтому их отношения с Белкиным вспыхнули сразу, горели недолго, а сейчас плавно переходили в стадию медленного тления. Марина, естественно, контролировала весь процесс, а Белкин периодически выкидывал коленца. Вот и сейчас, в самом в конце разговора, он вдруг, не спросясь, позвал Нику в гости. В ее, Марины (вернее, ее и мамы) дом, где Белкин жил уже три месяца, не сильно утруждая себе домашними заботами. Вот ведь хам. Марина демонстративно промолчала, Ника из вежливости согласилась, они с Белкиным обменялись номерами мобильных и попрощались. Хорошо хоть, обошлось без слюнявых поцелуев в щечку.

Белкин сразу трусливо удрал, а Марина потом еще полчаса гуляла по городу, разглядывая витрины. Внутри у нее все клокотало от негодования.

Подождав, пока выветрится гнев и хмель от коньяка, Марина села в маршрутку и поехала к Анжеле. Если кто-то и мог разобраться в сегодняшних событиях, то только она…

С Анжелой Валерьевной Слипко Марина познакомилась четыре года назад, на фестивале авторской песни в Денышах. Ее тогдашний ухажер, Володя Чекмарев, романтик-переросток, сорок два года, комната в малосемейке, свитер, борода и гитара, отрекомендовал Анжелу как «женщину всех возможных и невозможных достоинств». Низенькая, широкая в кости, с короткой стрижкой, задранным носиком и отвислыми щечками, Анжела походила на мопса. Марина, которая тогда находилась на стадии «а не послать ли Володю с его бардами, кострами, комарами и комнатой в общежитии в пеший эротический поход», решила, что он окончательно сбрендил. Но потом Анжела начала петь…

Без аккомпанемента, в полной тишине, чистым, почти детским голосом, попадая во все ноты, Анжела пела восхитительную чепуху банальнейшего содержания — а у Марины катились слезы. И не только у нее… Рыдали все. Когда Анжела закончила петь, а зрители — плакать, Марина схватила Чекмарева за локоть и потребовала немедленно их познакомить. С тех пор Чекмарев успел кануть в лету, а дружба между Мариной и Анжелой превратилась в практически родственные отношения. Марине было двадцать шесть, Анжеле — на двадцать лет больше. Не то чтобы она заменила Марине мать (с которой отношения всегда были… непростые), а скорее — старшую сестру. Именно Анжела помогала ей прийти в себя после разрыва отношений с очередным кавалером, разобраться, почему Марине всегда достаются одни неудачники, подобрать новый стиль в одежде или расставить мебель в квартире согласно всем правилам фэншуй. За последнее мама Марины Анжелу терпеть не могла, и запрещала дочери приглашать ее в гости.

Но это было только к лучшему: теперь Марина могла чаще вырываться из дома под предлогом визита к лучшей подруге. Обитала Анжела на Мануильского, в маленьком частном доме, почти ушедшем под землю (подоконники немногим выше тротуара) от старости и постоянных вибраций трамвайных путей. Снаружи домик с запущенным двором (чахлая яблоня, покосившийся забор, самодельная будка со старым, подслеповатым, вечно дрыхнущим барбосом) выглядел совсем убого, зато изнутри напоминал музыкальную шкатулку. Натуральные шелковые шпалеры, персидский ковер, старинная мебель, куча антикварных цацек вроде медного самовара и ступки с пестиком (конец восемнадцатого века, по словам Анжелы, бабушкино наследство), пышная, как торт, кровать с пуховой периной и стальными шарами на спинке, старинная же станина от швейной машинки с ножной педалью — правда, вместо самой машинки на ней стоял вполне современный ноутбук.