Глиф - [51]
– Ирисы всегда расцветают в один и тот же день? – спросила священника Дженни Дженсон.
Чакон кивнул:
– Да, Дженни. Похоже, у наших бородатых ирисов довольно точные часы. Независимо от погоды и уровня осадков ирисы распускаются в этот день из года в год, словно по расписанию. Мы видим в этом подтверждение вечного присутствия Бога.
– У вас есть какие-то особые методы ухода за этой красотой? Удобрения, что-нибудь в этом роде?
– Мы пропалываем их и поливаем, но красота? Наши старания тут совершенно ни при чем. И нет, мы их не удобряем.
– Вы опрыскиваете их от насекомых?
– Э-э, да, регулярно.
Штайммель отправила палочками в рот еще одну порцию жареного риса и указала на телевизор:
– Ты посмотри на этого жирного козла. Не удобряет он их, как же.
Дэвис села рядом на диван и взяла коробку с курицей в кисло-сладком соусе.
– Ненавижу священников, – сказала она. – Родители хотели воспитать меня католичкой. Никогда этого не понимала. Сами они католиками не были. Они говорят, думали, что организация пойдет мне на пользу.
На глазах у докторов камера приблизилась к маленькой фигурке, поднимающейся из грязи.
– Эй, это же наш ребенок! – закричала Штайммель.
Полковник Билл и Фердинанд стояли в оптовом магазине электроники «У Большого Карла» в Морино-Вэлли. Большой Карл показывал Фердинанду гигантский портативный кассетный проигрыватель с отдельными колонками.
– Эта штука дает невероятную громкость, – говорил Большой Карл. – Я сам пугаюсь. Захочешь, например, вытащить человека из здания, где он отсиживается. Ставишь в эту малютку кассету с каким-нибудь рок-н-роллом, подключаешь колонки, врубаешь звук на полную – и через секунду он выскочит. Гарантирую.
Маркос провел пальцем по черному пластику:
– Какие еще есть цвета? Знаешь, у себя в Маниле я, конечно, куплю такой за четверть цены.
Полковник Билл, отвернувшись от товара, смотрел двадцатипятидюймовый цветной телевизор «Ар-си-эй Виктор». Камера переключилась с толстого священника, стоящего перед какими-то цветами, на поднимающуюся из грязи маленькую фигурку.
– Мой говнюк! – закричал полковник Билл.
Ева только что уселась за кухонный стол с чашкой чая и газетой. Она подняла глаза к телевизору на стойке.
– Мой ребенок. Мой Ральф.
суперчисло
ФАЛЕС:[266] Сегодня у меня нет на тебя времени.
БРЮНО:[267] Времени у тебя и так нет. Время нельзя иметь. Этически, эмически или как-либо еще.
ФАЛЕС: Ты снова околачивался у этого Холла.[268] На него у меня тоже нет времени. Ты завалишься сюда и станешь мне внушать, что время одномерно. Вот что я скажу тебе – тебе, Лейбницу и всем остальным: время не относительно. Время абсолютно. Расположи его вдоль линии – вот оно. Ты можешь даже вернуться назад, но я укажу на линию и спрошу: «Как долго ты туда добирался?» Ты можешь его остановить, но я укажу на линию и спрошу: «Как долго оно стояло?»
БРЮНО: Ты устал. Тебе нужно отдохнуть.
ФАЛЕС: Думаешь, я дурак? Ты имеешь в виду, что я старый.
БРЮНО: Хочешь воды?
ФАЛЕС: Очень смешно.
степени
Ma выходила из дома, и тут ее остановил Ролан Барт.
– Моего ребенка только что показали по телевизору, – сказала Ева. – Я еду за ним.
Ее голос дрожал.
– Вы не в состоянии вести, – ответил Барт. – Я поеду с вами.
Ева на полной скорости помчалась в старом «саабе» по Тихоокеанскому прибрежному шоссе.
Штайммель сидела за рулем, а Дэвис читала карту. Они неслись в желтом «БМВ-2002» Мелвина по 405-й межштатной.
«Хаммер» полковника Билла, похмыкивая, катился по 215-й межштатной к 15-й. Фердинанд подпевал Арете Фрэнклин.[269]
Я уже добрался до миссионерской часовни – жутковатой пещеры безвкусицы и слащавости. Не хватало здесь разве что утонченности. Я полз к алтарю по истертому красному ковру крайнего прохода. Слышалось слабое бормотание, которое я научился ассоциировать с молитвой. Приближаясь к сияющей, позолоченной груде золота и цветного стекла, я думал, не снизойдет ли на меня какое-нибудь духовное откровение. Но в голове было одно: ух ты, сколько денег угрохали. На стенах красовались золотые птицы и ангелы, немного похожие на меня. Помещение освещалось весьма эффектно, но мне с трудом верилось, что столько золота не обошлось бы без продуманно расположенных прожекторов. Высокие свечи стояли незажженными.
Я вошел в дверь слева от алтаря и сел в углу комнаты, которая казалась относительно заброшенной. Повсюду висела паутина, на столе и стульях – нетронутый слой пыли.
– Слышишь, я тебе говорю, что видел ребенка, – произнес мужской голос.
Я, должно быть, задумался или даже уснул, потому что не услышал, как кто-то входит. Голос принадлежал одному из телеоператоров, и он приближался. Я вскочил и хотел убежать, однако человек взял меня на руки.
– Я тебе ничего не сделаю, маленький, – сказал он. Он был волосатый, большерукий и пах какой-то едой.
Дженни Дженсон встала позади него.
– А, ребенок. Подумаешь.
– Ну, – сказал мне мужчина. – Ты чей? – Он покачал меня, словно думал поднять мне настроение.
Затем вошел толстый отец Чакон.
– Вы нашли его! – сказал он. – Слава Господу!
– Чей это ребенок? – спросил оператор.
– Это отродье дьявола, – ответил священник. Остальные священники собрались позади него в дверях.
Неудавшееся самоубийство незадачливого преподавателя колледжа приводит к скандалу, какого не было со времен воскрешения Лазаря!Авантюристы от христианства потирают ручки и готовятся приобщиться к сенсации…Сюжет, достойный Тома Роббинса или Тома Шарпа, принимает в исполнении Эверетта весьма неожиданное направление!
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Молодого израильского историка Мемориальный комплекс Яд Вашем командирует в Польшу – сопровождать в качестве гида делегации чиновников, группы школьников, студентов, солдат в бывших лагерях смерти Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек… Он тщательно готовил себя к этой работе. Знал, что главное для человека на его месте – не позволить ужасам прошлого вторгнуться в твою жизнь. Был уверен, что справится. Но переоценил свои силы… В этой книге Ишай Сарид бросает читателю вызов, предлагая задуматься над тем, чем мы обычно предпочитаем себя не тревожить.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.
