Глаза зверя - [31]

— А если он убивает наших матерей и детей? — тихо спросил Алмаз Рафикович.

— Значит… — Глаза Сулеймана яростно сверкнули. — Значит, нужно прийти и убить его!

В это мгновение Сулейман говорил абсолютно искренне, и это не укрылось от проницательного взгляда его собеседника.

Лицо Алмаза Рафиковича стало серьезным и сосредоточенным.

— Мне понравилось, как вы это говорите, Сулейман. Вы говорите прямо, поэтому и я буду говорить с вами прямо. Вам. надоела роль пассивного наблюдателя. Вы хотите действовать. Вы хотите бороться за свою веру, бороться с теми, кто сжигает наши дома и насилует наших сестер. Я могу вам в этом помочь. Но прежде чем я скажу вам как, вы должны хорошенько подумать: готовы ли вы отдать за свою веру жизнь? Готовы ли идти до конца по пути, который изберете?

Лицо Сулеймана слегка побледнело. Он сдвинул брови и задумался.

— Я не тороплю вас с ответом, — спокойно и мягко сказал Алмаз Рафикович. — Я оставлю свой телефон, Сулейман. Если решитесь — позвоните. Но, пожалуйста, не торопитесь с ответом. Ваше решение не должно быть результатом горячности или нервного срыва. Ваши действия должны быть абсолютно осознанными и… выстраданными. Именно так поступают мои братья по оружию.

Слова «братья по оружию» он произнес четким и строгим голосом. Затем повернулся и внимательно посмотрел на Сулеймана. Сулейман кивнул, потом немного подумал и сказал — так же твердо и четко, как Алмаз Рафикович:

— Я готов бороться с неверными. Любыми способами.

— Отлично, — одобрил Алмаз Рафикович. — Я знал, что вы так скажете. И все же подумайте пару дней. — Он достал из кармана визитную карточку и протянул Сулейману: — Возьмите. Жду вашего звонка послезавтра. А теперь до свидания.

Сулейман пожал Алмазу Рафиковичу руку и выбрался из машины.

— Ну что скажешь, Иван? — обратился к белобрысому Алмаз Рафикович, когда они остались в машине одни.

Лобов взглянул в зеркальце заднего вида и сказал:

— По-моему, годится. Парень — настоящий фанатик. Когда я сказал ему, что я наемник, он готов был на части меня разорвать.

Алмаз Рафикович засмеялся:

— Да, я думаю, может! Сулейман — хороший боец. Марат рассказывал про его приключения в Дюссельдорфе. Как-то раз он надавал по шее двоим здоровенным неграм, которые пристали в кафе к Диле. Однако с тобой ему, конечно, не совладать.

— Я исполнитель, Алмаз, — просто сказал Лобов. — Драться мне не нравится, я для этого слишком ленив. А вот если нужно выпустить кровь кому-нибудь, тут равного мне не найдешь.

— Да уж, — согласился Алмаз Рафикович. — Но и оцениваешь ты свою работу недешево.

— Она того стоит, — спокойно заметил Лобов.

— Гм… — Алмаз Рафикович задумчиво пощипал себя за узкий подбородок. — Ты установил за ним наблюдение?

— Да, Алмаз, я же тебе говорил. Двое моих людей ведут его с того самого дня, когда он позвонил Марату.

— Да-да, я помню. И что же, все чисто?

— Пока да, — пожал плечами Лобов. — Но наблюдение я не снимаю. Мало ли что.

— Это правильно, — одобрил Алмаз Рафикович. — Как насчет телефонных звонков?

— «Жучок» удалось поставить только сегодня. Раньше возможности не было. Его отец практически постоянно сидит дома, редко куда выходит.

— Ничего, ничего. — Алмаз Рафикович потер длинные, желтые ладони. — Если его кто-то пасет, кроме нас, мы это вскоре узнаем. Если он спелся со спецслужбами — это от нас тоже не ускользнет. Ладно, хватит разговоров. Заводи машину. У нас сегодня еще куча дел.

Глава пятая ЛАГЕРЬ

1

Хочу пройти свой путь

Сквозь мрак и черный лес.

И в будущность взглянуть,

Как облако, с небес.

Пускай стою сейчас

У бездны на краю,

Придет мой звездный час —

Я буду жить в раю.

И Он ко мне сойдет,

Мой белый господин,

И за руку возьмет

И скажет: «Я один.

И ты одна, Асет,

Была среди людей.

Но нынче — час бесед,

Час счастья и затей…»

Асет отложила ручку, подперла подбородок кулачком и принялась смотреть на облака. И куда они вечно плывут? Почему не стоят на месте? Легко им там, этим облакам, — никаких забот, никакого горя. Захотелось покоя — они расплываются по небу и превращаются в легкие перышки. А если обуял гнев — сгущаются в черные тучи и обрушиваются на землю ливнем и молниями.

Легко им, этим облакам…

Асет вновь зажала в пальцах авторучку. Последняя строфа никак не получалась. Какие такие «затеи» ждали Асет в раю, она не знала. Но другая рифма к фразе «среди людей» никак не находилась.

«Радей», «седей» — перебирала в уме Асет. Наконец она вздохнула и тихо произнесла:

— Ах, всыпать ей плетей… Чтоб никаких затей…

И густо зачеркнула последнюю строфу.

Подошел Султан. Заглянул через плечо Асет в тетрадку, улыбнулся и погладил ее по голове широкой, твердой ладонью. Султан поощрял ее занятия поэзией. Только советовал поменьше писать про любовь, а побольше про Аллаха и рай, который ждет Асет на небесах, после того как она отомстит неверным за все беды, которые обрушились на ее семью.

А бед было немало. Во-первых, после взрыва русской бомбы они остались без дома и имущества. Но это еще полбеды. Самое постыдное было то, что брат Асет — Магомет — предал свою веру и своих родственников. Конечно, его наверняка пытали, но он должен был выдержать. Он должен был плюнуть в лицо русскому и пойти на смерть! Тогда бы он попал в Джанну, в рай. Так рассказывал Асет Султан Бариев, а Султану она привыкла верить во всем.