Глаза ребёнка - [172]

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Я говорила с Бруксом. У него к нам предложение.

Паже как ни в чем не бывало вышел в коридор. Карло сидел тихо, делая вид, что не слушает.

— Что за предложение? — буркнул Крис.

Мастерс вкратце изложила его суть и заключила:

— Выбор такой. Либо сознаться в убийстве по внезапно возникшему умыслу, если не удастся опровергнуть показаний миссис Келлер, либо отвергнуть сделку и добиваться оправдательного приговора. Если мы остановимся на втором, то нам предстоит решить, стоит ли впутывать имена Брукса и Коулта, а также стоит ли представить это дело как политическую вендетту. Здесь мы рискуем: у присяжных может сложиться впечатление, что Рики действительно был для тебя сущим наваждением. Первое же означает снижение срока. Если никаких новых улик против тебя они не найдут, то даже в случае обвинительного приговора ты выйдешь на свободу лет через восемь максимум. — Голос ее звучал бесстрастно. — Иначе говоря, тебе не придется умереть в тюрьме. По крайней мере, если будешь осторожен.

— О каких новых уликах говорит Брукс? — тихо спросил Паже.

— Не имею ни малейшего представления.

Паже на минуту задумался.

— Меня беспокоит эта его уловка насчет «новых улик». Как полагаешь, сможешь ли ты заставить его выбросить это из головы? Для него это будет удобным предлогом, чтобы остаться в тени.

На том конце провода повисло молчание; Паже живо представил, как Кэролайн, сидя в своем офисе, мучительно соображает, почему он спросил об этом.

— Если ты переживаешь по поводу новых улик, — наконец промолвила она, — лучше сразу соглашайся на сделку с Бруксом. Признай себя виновным: отсидишь свои восемь лет, и все дела.

Паже заглянул в комнату, туда, где, склонившись над компьютером и притворившись, что пишет про Тэда Уилльямса, сидел Карло. Восемь лет. Ему будет пятьдесят четыре, а Карло двадцать четыре. У них еще останется время.

— Рискнем, — выдавил он. — Через четыре дня позиция Виктора окончательно определится. Посмотрим, что будет дальше.

Кэролайн развернулась на своем кожаном вращающемся кресле и устремила взгляд за окно, на силуэты ночного города — темные громады домов, черное стекло, гроздья света, где кто-то допоздна работал. В ее офисе горела только настольная лампа. В такие минуты она часто вспоминала свое детство в Новой Англии, когда она любила книжки, прогулки по пляжам и яхты и думала о том, как она стала тем, кем была теперь, — честолюбивым и вместе с тем гордым за свою профессию адвокатом, женщиной, которую Маккинли Брукс назвал кошкой, гуляющей самой по себе.

Она знала, что могла бы быть другой. Менее честолюбивой, менее замкнутой. Но она уже давно сделала свой выбор, и только ночью, когда в пустом кабинете медленно текли минуты, женщину одолевали сомнения.

«Повинуясь какому безотчетному чувству, — думала Кэролайн, — она согласилась взяться за это дело?»

Ничего хорошего из ее опасных игр с Бруксом не выйдет, если только они не окончатся победой Криса Паже. Разумеется, адвокаты на то и существуют, чтобы защищать не себя, а своих клиентов. Но многие ли из них действительно делают это, да еще с той безжалостностью, с какой она набросилась на Брукса. Если Крис согласится на сделку с Бруксом и Коулт уцелеет, она на всю жизнь обзаведется могущественным врагом.

Возможно, она пошла на это — наконец оформилось у нее убеждение — просто потому, что Крис Паже, с которым они в чем-то были очень похожи, умел располагать к себе людей. По крайней мере, с какой-то пронзительной страстью, в которой не могла бы дать себе отчета, она желала, чтобы Крис выиграл это дело.

Не то чтобы она была до конца уверена в его невиновности; Кэролайн старалась не особенно обременять себя этой мыслью. Но в моменты, когда привычная настороженность изменяла ей, она не могла поверить, что Крис мог оказаться настолько глуп, чтобы инсценировать сцену самоубийства Рики и при этом оставить свои отпечатки пальцев. Или настолько ослепленным яростью, чтобы не придумать никакого иного способа разделаться с Ариасом, кроме убийства. Все, что она знала о Паже, говорило: это человек, который с холодной расчетливостью добивается своего. Тот факт, что он не представлял свою жизнь без сына и Терезы Перальты, делал невероятной саму мысль об убийстве.

Что это за новые улики? Этот вопрос тревожил Паже.

Снова и снова пытаясь найти ответ, Кэролайн не могла отделаться от ощущения, что Крис знает что-то еще. Возможно, именно этим объяснялось настойчивое желание Криса не затягивать с процессом — вопреки всякому здравому смыслу, следуя которому его можно было счесть необыкновенно хладнокровным убийцей.

Но от такого человека можно было ожидать, что он сохранит свое хладнокровие до конца и будет давать показания. Ведь — хотя закон и не позволял Салинасу открыто заявить об этом — отказ Паже давать показания был поступком человека виновного, а виновный, желающий доказать обратное, не стал бы отказываться от возможности защищаться. И Кристофер Паже понимал это.

Кэролайн снова подумала о том, что, возможно, это все-таки Терри убила своего мужа и Крис знал об этом.

Проклятые отпечатки.