Глаза ребёнка - [160]

— Вот тебе и Рики, — прошептал Паже, когда Кэролайн села рядом с ним. В ее взгляде он прочел те же сомнения, которые одолевали и его самого.

Салинас встал.

— Насколько я понимаю, — обратился он к Гейтс, — вы считаете, что, какими бы ни были результаты психологического освидетельствования, это не могло подтолкнуть мистера Ариаса на самоубийство?

— Нет, не могло.

— Допускаете ли вы, что такое все же произошло?

Гейтс задумчиво посмотрела на него; теперь она выглядела уставшей.

— Опять нет. Мистер Ариас прекрасно умел взвешивать все «за» и «против», когда дело касалось его личных интересов, и если цена, которую предстояло заплатить, представлялась ему непомерной, он отступал. Мистер Ариас скорее согласился бы на определенные уступки, чем поставил бы себя в дурацкое положение. — Гейтс на мгновение задумалась, потом тихо проронила: — Из опыта своего общения с мистером Ариасом я вынесла представление о нем как о человеке, который, прежде чем причинить боль себе, заставит страдать окружающих.

Салинас резко сел. Паже вдруг поймал себя на том, что как завороженный смотрит на предсмертную записку Рики — тут прозвучал удар судейского молотка, и он понял, что первая неделя процесса по делу об убийстве подошла к концу.

7

Притормозив у дома Розы Перальты, Паже вышел из машины и осмотрелся.

В эту пятницу они с Терри условились встретиться около девяти вечера, когда Елена уже ляжет спать. Но была еще одна причина, по которой он был здесь, — об этом попросила Роза. Паже тщетно пытался понять, почему мать Терезы пожелала видеть его именно сейчас, после всего, что случилось. Ему впервые предстояло увидеть Розу и впервые очутиться в доме, в котором Терри росла.

Это был скромный, но ухоженный оштукатуренный двухэтажный дом с крытым крыльцом и бетонными ступенями у входа. Крис остановился на тротуаре и устремил взгляд вдаль, туда, где отлого уходила вниз Долорес-стрит. Зал суда теперь представлялся чем-то вроде душного склепа, и ему казалось, будто в нем заново оживают простые человеческие чувства. Было темно; в призрачном свете уличных фонарей покачивались и шуршали листьями высокие пальмы; воздух был напоен свежестью, принесенной холодным ветром с океана. На противоположной стороне улицы Паже заметил смутные силуэты — возможно, это были бездомные бродяги или какие-нибудь сомнительные личности, промышлявшие наркотиками. Но его воображение рисовало совсем иное: Рамон Перальта ведет дочерей в миссионерскую школу, а в комнате на втором этаже с обезображенным побоями лицом лежит мать Терри.

Из окна наверху сквозь задернутые шторы пробивался тусклый свет. Крис машинально подумал, что это, должно быть, горит ночник в спальне Елены, где когда-то спала Терри. Он сердцем чувствовал: злой рок тяготеет над этим местом — над Розой, Терри, Еленой. Но странное дело — Рамона Перальты и Рикардо Ариаса не было в живых, ему самому грозило пожизненное заключение, и только женщины, казалось, способны превозмочь любую боль, чего бы им это ни стоило.

Что они с Терри могли сказать друг другу в такую минуту? И кем они были друг для друга? Он, над которым нависла реальная угроза тюрьмы, и она, не имеющая возможности из чувства долга оставить его до вынесения приговора. Сейчас Паже уже явственно ощущал, что между его отчаянным стремлением забыться — хотя бы на одну ночь — и теми краткими, внешне неприметными и безмятежными мгновениями, которые и составляют размеренный и спокойный ритм налаженной супружеской жизни, пролегла пропасть.

«Довольно», — приказал себе Паже. Какое-то время ему предстояло провести в обществе матери своей возлюбленной, и надо было не ударить в грязь лицом. Личность Розы Перальты казалась ему интригующей, а возможность познакомиться с этой женщиной — заманчивой, что бы она о нем ни думала.

С этими мыслями Крис подошел к дому и поднялся по ступеням.

Когда дверь перед ним открылась, Паже на мгновение лишился дара речи.

Даже при слабом освещении лицо стоявшей перед ним женщины показалось ему необыкновенным. Она смотрела на Паже со сдержанным достоинством, не произнося ни звука, как будто слова в эту минуту были излишни.

— Я только что осознал, — наконец выдавил из себя Паже, — какой со временем станет Терри. В этом смысле ей повезло.

Роза едва заметно кивнула.

— Прошу вас, входите, — предложила она, и Паже вслед за ней прошел в гостиную.

В небольшой комнате с облицованным керамической плиткой камином царил полумрак. Паже представлял себе это место по рассказам Терри и сразу увидел, чего здесь недостает: распятия и фотографий семьи Рамона Перальты. Вместо этого на каминной полке стояли более поздние снимки Терри и ее сестер, а также тот самый портрет Елены, который полиция нашла рядом с предсмертной запиской Рики.

Другой неожиданной — хотя и не столь бросавшейся в глаза — достопримечательностью интерьера была картина без рамы. На полотне, выполненном маслом в стиле гаитянского примитивизма, была изображена туземка с ребенком на руках, стоящая на берегу моря. Что-то в выражении ее глаз — холодном и бесстрастном — напомнило Паже Розу Перальту.

Они были одни.

— Тереза наверху с Еленой, — пояснила Роза. — Я хотела встретиться с вами. Присаживайтесь, прошу вас.