Глаза Фемиды - [39]

В эту самую вонючую «каталажку» и впихнули Колонтайца по­сле задержания без предъявления каких-либо обвинений, пообещав по приезду Ермакова разобраться.

Мудрый начальник райотдела милиции майор Рыбаков, подна­торевший в «психотехнике», в другие времена не озаботился бы за­держанием проезжающего, а позволил ему проследовать до Самарово - территории смежного райотдела, где и оперативников, благодаря близости окружного начальства побольше и камера предварительно­го заключения капитальнее обустроена. Продублировал бы радио­грамму в округ - и дело с концом. С парохода куда он денется.

Но обстоятельства сложились так, что майор Рыбаков не мог себе позволить даже слегка расслабиться - над ним самим нависла угроза.

Беда пришла нежданно и откуда не ждали - со стороны госбе­зопасности. Дело в том, что на территории Сургута с недавних пор проживал Спецпоселенец, состоявший под неустанным надзором оперуполномоченного госбезопасности по району - лейтенанта Охот­никова. Поднадзорный Николай Николаевич Захаров жил одиноко, нигде не работал и ни с кем не пытался общаться, испытывая затруд­нения, не столько из-за ограничений со стороны надзирающих орга­нов, сколько вследствие собственного слабого умения изъясняться по-русски. Секрет в том, что несмотря на вполне русское имя и фа­милию, носитель их был самым настоящим греком из Афин Никосом Захариадисом, генеральным секретарем компартии Греции. Точнее, бывшим генеральным секретарем, который на свою беду усомнился в правильности международной политики проводимой ЦК КПСС и позволил себе иметь по этому поводу свое мнение.

Мнение иметь никому не возбраняется - другое дело его выска­зывать. Это, сами понимаете, чревато... А Захариадис высказался не к месту. В ЦК КПСС его высказывание по достоинству оценили и сделали оргвыводы. Не для того Кремль подкармливал «братские» компартии на деньги самоотверженного советского народа, чтобы их лидеры имели мнения отличные от официальной линии КПСС. Руку кормящего - да не кусают. Чтобы напомнить Захариадису эту истину, второй раз высказаться представителя братской компартии пригласи­ли уже в Москву, на Политбюро. Окрыленный вниманием старших братьев, Никос поспешил из солнечных Афин в хмурую туманную Москву. И навсегда исчез с политической сцены. Зато в сумрачном Сургуте появился Николай Николаевич Захаров, определенный до конца жизни под надзор КГБ. Проживал Захариадис одиноко, серо, скучно, в контакты ни с кем не вступал. Чем вгонял в тоску лейте­нанта КГБ Охотникова, незадолго до этого повышенного в звании и переведенного в порядке поощрения из Гыданской тундры, где он отличился в операции по пресечению идеологической диверсии им­периалистических разведок, которые с северных территорий США и Канады воздушными шарами через Северный полюс направляли в Советское Заполярье пачки листовок подрывного содержания. А что­бы привлечь к ним внимание неохочих до пустого чтения аборигенов тундры, оборотная сторона прокламации была оформлена в виде сто­рублевой купюры с портретом Ленина. Дореформенная сторублевка, размером с половину тетрадного листа с подрывным текстом на обо­роте, разлетелась по тундрам и не всей массой затерялась в бескрай­них просторах.

Часть прокламаций попала-таки в руки кочевников-ненцев, кото­рые не утруждая себя ее прочтением, свернули хрустящие бумажки текстом внутрь, а портретом Ленина наружу, и повезли их на оленях и собаках на фактории и в поселки для обмена на необходимые товары. В основном, водку и спирт. И неудачно. Непонятливые рыбкоопов­ские продавцы отказались принимать односторонние сторублевки, и утверждали, что ни водки, ни спирта до открытия навигации и пер­вого парохода не предвидится, а за настоящие деньги есть одеколон «Красный мак», чем настолько огорчили аборигенов, что вынудили их пожаловаться на произвол советской и партийной власти района.

Власть от случившегося пришла в полнейший ужас и немедленно доложила в округ и органы. На вопль о помощи против диверсантов из округа прислали бригаду лекторов, которым вменили чтение по стойбищам лекций о происках империалистических разведок, пося­гающих на сокровища Гыданской тундры. Госбезопасность же от­командировала в тундру младшего лейтенанта Охотникова, который еще недавно окончил ветеринарный техникум, слыл примерным ком­сомольцем, умел прививать оленей и знал жизнь тундровиков. Чем и оказался привлекателен для кадрового управления КГБ.

Охотников, еще до прибытия на место осознавал бесперспектив­ность поставленной начальством задачи: изъять у населения все про­кламации на сторублевках. Тундра велика, а недоверие к власти еще больше. Поэтому он замыслил привлечь к операции кстати подвер­нувшуюся лекторскую бригаду. С их помощью по всей тундре раз­летелся слух, что водки нет и не предвидится до самого дня Вороны, но в райцентре сидит ветеринар Мишка Охотников, который собира­ет у желающих сдать односторонние сторублевки, чтобы на них на­нять самолет и закупить на Большой Земле водки для всех желающих. Желающих избавиться от односторонних сторублевок, на которые в лавке не дают даже спичек, оказалось предостаточно. И скоро к Охот­никову потянулась вереница сдатчиков, которых он старательно за­носил в многостраничный протокол добровольной сдачи антисовет­ских материалов и заставлял каждого против проставленной фамилии и суммы ставить либо подпись, либо тамгу, либо оттиск пальца - в зависимости от степени грамотности. Первой страницы протокола никто не видел и поэтому расписывались все, пока листовки у сдатчи­ков не кончились. После этого сдатчики отправились к своим стадам, ожидать обещанного, а Охотников - на доклад в окружной отдел КГБ.