Глаза Фемиды - [31]

Теща вняла мудрости и голосу супруга и принялась терпеть изо всех сил. От ее показного терпения Антона вскоре стало выворачи­вать.

-  Уйдем на квартиру, - предложил он Светлане.

-  И не думай, - испугалась Светлана. - Ты знаешь, меня что-то подташнивает и я хочу солененького.

Антон понял, что погибает, смирился с безнадежностью, перешел на вечерний факультет и устроился на работу.

-  И правильно, - одобрил тесть. - Трудовой стаж для будущей ка­рьеры большое значение имеет.

-  Вразумил его бог! - обрадовалась теща. - Лишняя копеечка в семье не помешает.

Когда родилась дочка, Светлана с тещей ее тайком окрестили.

-  Зачем? - попробовал возмутиться Антон.

-  Тебе этого не понять! - сверкнула стальными глазами жена.

-  Где ему, колонтайцу, - поддакнула теща.

-  Что поделаешь - бездуховность, - подытожил тесть и углубился в чтение «Правды».

С этого момента Светлана стала постепенно отдаляться от мужа. Антон это ощутил всей кожей и сделал отчаянную попытку: «Мне комбинат в общежитии специалистов комнату предлагает, а в пер­спективе - квартиру. Переедем?» «Вот еще! - не согласилась жена. - Из благоустроенной - в общагу? С удобствами в конце коридора? Да никогда! Не живала я в общежитиях - и не буду. А если тебе у нас плохо - то я не держу».

Вечерами теща пилила своего благоверного: «Зятек у нас непер­спективный какой-то - перед знакомыми стыдно. Представляешь, на­носят нам визит Полянские (ты же знаешь, каких усилий мне стоило их зазвать), а наш колонтаец выходит в ковбойке и тренировочных брюках. И рукава засучены - ребенка купает. Естественно, у Полян­ских возник вопрос, где наш зятек работает. Поневоле пришлось со­знаться, что на лесокомбинате. Они, конечно, ничего не сказали, но видно по глазам, что не одобрили. У них самих зять знаешь где? Ру­кой не дотянешься. Пристроил бы и ты нашего, да чтобы дома пореже был. Устаю я от него: смолой пахнет, как лесопилка. Да и на внучку он дурно влияет».

Тесть задумался, созвонился с кем следует, согласовал, как пола­гается, даже коньячком смазал, да и пристроил зятька в областной комитет профсоюза лесников, техническим инспектором.

-  Не робей, тяни эту лямку, - председателем обкома станешь, - напутствовал он зятя за вечерним чаем. - Охрана труда - дело бла­городное. Но только после смерти нашей Родина поймет, кого она потеряла.

Антон туманного намека не понял, впрягся в профсоюзную лямку и потянул. В профсоюзах, как и везде, любят тех, кто тянет. И любовь свою выражают тем, что в сдвинувшийся возок стараются поднава­лить еще и еще: ведь тянет же! На другого грузи - не грузи, а где сядешь, там и слезешь. А то что зарплата у того и другого одинаковая - это иной разговор, который и заводить неприлично и не принято.

В общем, замотался Миронов по северам: то госкомиссия по при­емке строительства, то обучение профсоюзного актива, то подготовка вопроса на президиум, но чаще всего - выезды на расследования. За­мерзнет ли водитель на зимнике, взорвется ли кислородный баллон или целая котельная, задавит ли лесиной вальщика - без техническо­го инспектора не обойтись. И так закрутила Антона эта командиро­вочная карусель, что стал он отвыкать и от семьи и от Светланы. Да и немудрено: не успел приехать и отчитаться, как снова пора лететь. Втянулся Антон в этот ритм и уж не представлял себе другой жизни. Да и немудрено втянуться: что детдом, что общага, что гостиничная койка - не все ли едино. И там и там стены чужие и простыня казен­ная. Зато в командировках встречаются люди, с которыми по душам разговориться можно. Это дома Антону поговорить не с кем и не о чем. С тестем не особенно поговоришь - он внутрипартийной возней живет, обкомы на сельский и промышленный делит. Теща - о коврах и цигейке думает, а со Светланой, как оказалось, и говорить больше не о чем, кроме цен на рыбу и мясо и успехов в воспитании дочери, которая подрастая без участия отца, сама научилась ходить и спраши­вать, когда папа приедет к ним в гости. Устами дочери произносилась истина. Гостем стал себя чувствовать в квартире тестя Антон. Гостем, которому улыбаются, говорят обязательные слова, деланно радуются, но тайком поглядывают на часы: не задержался бы. И даже некогда желанная женушка на ласки стала неотзывчива, хотя и не отторгала, но и не отдавалась всей душой, как бывало. Просто несла свою супру­жескую тяготу, как бы нехотя, в силу утомительных обстоятельств, которые и любовью назвать нельзя и даже супружеством, а можно определить как сожительство. И не более.

До некоторой поры наш Колонтаец всей этой суммой обстоя­тельств своей жизни не тяготился: считал, что живет не хуже других. Потому как откуда ему, колонтайцу, было знать, как счастливые се­мьи живут. Не жил он никогда в настоящей семье - детдом это не се­мья и не ее подобие. Вот и представлялось ему, что семья для челове­ка физиологически предопределенная тягота, избежать которой, как всеобщей воинской повинности или налога на бездетность, здорово­му мужчине совершенно невозможно, а потому не стоит и пробовать.

В состоянии душевной прострации Колонтаец пребывал до поры, до времени. У каждого плода свое время созревания. Созревала и Колонтайцева неприкаянность, как созревает под весенним солнцем согреваемая им земля. Кажется еще вчера цепенела она под ноздрева­тым снегом мертвой царевной, а сегодня глядишь - запарила, отмякла и проклюнулся сквозь жухлую корку прошлогодних листьев желто­фиолетовый прострел, чтобы порадовать в еще пустынном лесу пер­вых влюбленных.