Глава Шарлотты - [16]

– Круто! – сказала я.

– Ты все время говоришь «круто!» – заметила Ксимена.

– Не круто, – ответила я, и она рассмеялась.

Луиза подошла к Ксимене и что-то спросила.

– Луиза спрашивает, что вы хотите на ужин, – перевела Ксимена.

Мы с Джун посмотрели друг на друга.

– Да что угодно, – вежливо ответила Джун. – Пожалуйста, не беспокойтесь.

Луиза удивленно улыбнулась, когда Ксимена перевела ей слова Джун. Затем она протянула руку и ласково потрепала Джун по щеке.

– Ке мучачита эрмоза! – сказала она. И взглянула на меня: – И эста сэ парэсе а уна муньекита.

Ксимена засмеялась:

– Она говорит, что ты очень красивая, Джун. А ты, Шарлотта, похожа на маленькую куколку.

Я посмотрела на Луизу, та кивала и улыбалась.

– Ой! – сказала я. – Да что вы!

И она ушла готовить нам ужин.

– Родители вернутся около восьми. – Ксимена поманила нас рукой.

Она показала нам квартиру – словно из журнала. Все было белое. Диван. Ковер. Даже стол для пинг-понга в гостиной! Я занервничала из-за своей неуклюжести, боясь, что обязательно что-нибудь пролью – за мной такое водилось.

Мы прошли через прихожую в комнату Ксимены – наверное, самую большую комнату, которую я когда-либо видела (а это была даже не главная спальня). Наша общая спальня с Беатрисой была раза в четыре меньше.

Джун вышла на середину комнаты и медленно обернулась кругом, осматривая комнату.

– Окей, эта комната размером с мою гостиную и кухню вместе взятые.

– Ого! – Я подошла к окнам во всю стену. – Отсюда видно Эмпайр-Стейт-билдинг!

– Это самая красивая комната из всех, что я когда-либо видела! – Джун уселась за стол Ксимены.

– Спасибо! – Ксимена кивнула и смущенно окинула комнату взглядом. – Я здесь только с лета, и не то чтобы чувствую себя совсем как дома, но…

Она плюхнулась на кровать.

Джун подкатилась на кресле поближе к доске для записей над столом Ксимены, сплошь покрытой крошечными фотографиями, рисунками и фразами.

– Ой, смотрите, максима мистера Брауна! – Она показала на вырезанную сентябрьскую максиму мистера Брауна.

– Он мой самый любимый учитель, – ответила Ксимена.

– И мой! – обрадовалась я.

– Какая хорошая фотография, где ты с Саванной, – сказала Джун.

Я подошла поближе посмотреть. Среди десятков маленьких фотографий с людьми из жизни Ксимены, большинство которых мы не знали, висели фотографии Ксимены и Саванны, сделанные в фотобудке. А еще Ксимены и Майлза, Саванны и Генри, Элли и Амоса. Сказать по правде, было так странно смотреть на фотографию Элли. Я словно увидела ее совсем в другом свете. Она и правда жила новой жизнью.

– Мне нужно повесить сюда фотки и с вами, – сказала Ксимена.

– Серьезно? – Джун, снова похожая на милую фею, с упреком показала на фотографию на доске. – Ксимена!

До меня не сразу дошло, что ее «серьезно?» не было ответом на слова Ксимены.

– Извини! – Ксимена сделала виноватое лицо.

Сначала я не поняла, в чем проблема – это была просто фотография нашего класса. А потом разглядела желтенький листочек с грустным смайликом на лице Ави.

Ксимена сняла смайлик с фотографии.

– Просто Саванна с народом дурачились, – объяснила она извиняющимся тоном.

– Это почти так же ужасно, как фотошоп мамы Джулиана, – сказала Джун.

– Да это было так давно. Я и забыла, что она тут.

К тому времени я так привыкла к ее ямочке на левой щеке, что уже не путала, когда она шутит и когда говорит серьезно. Мне показалось, что она искренне сожалела.

– Слушай, сказать по правде, Ави клевый.

– Но ты с ним никогда не разговариваешь, – сказала Джун.

– То, что мне с ним не по себе, не значит, что я им не восхищаюсь, – объяснила Ксимена.

Тут мы услышали стук в дверь. Луиза держала на руках маленького мальчика, он явно только что проснулся после дневного сна. Ему было около трех или четырех лет, и он был очень похож на Ксимену – за тем исключением, что у него, очевидно, был синдром Дауна.

– Ола, Эдуардито! – Ксимена лучезарно улыбнулась и протянула руки к младшему брату. Луиза передала его Ксимене.

– Это мои подружки. Мис амигас. Это Шарлотта и Джун. Скажи «привет!» Ди ола!

Ксимена помахала нам рукой Эдуардито, и мы помахали в ответ. Эдуардито, еще сонный, посмотрел на нас, а Ксимена осыпала его лицо поцелуями.

Как мы играли в «правду или действие»

– День, когда я узнала, что мой папа умер, – сказала Джун.

Мы втроем лежали в спальниках на полу в комнате Ксимены. Свет уже погасили, но по всей комнате были развешены новогодние гирлянды в виде перчиков чили, и в темноте комната казалась розовой. Наши пижамы отсвечивали розовым. Наши лица порозовели. Это было идеальное освещение для секретов и разговоров, которые не заведешь при свете дня. Мы играли в «правду или действие», и Джун вытащила карту «правда» с вопросом «Какой день твоей жизни был самым плохим?».

Я чуть было не положила карту обратно, чтобы она вытянула другую, но она, казалось, была не против.

– Я сидела в классе у миссис Боб, когда за мной пришли мама с бабушкой, – тихо продолжала Джун. – Я думала, что они поведут меня к зубному – у меня в то утро выпал зуб. Но когда мы сели в машину, бабушка заплакала. И потом мама сказала мне, что папу убили при исполнении, они только что об этом узнали. «Папа сейчас в раю», – сказала она. И мы просто сидели и плакали в машине. Не могли остановиться, все ревели и ревели.