Гламур - [52]

– То-то и оно! На юг Франции. У моих друзей там вилла, но я не знаю точного адреса. Где-то рядом с Сен-Рафаэлем. Поживу у них пару недель.

Мне даже в голову не приходило, что у него могут быть близкие друзья, да еще с собственным домом.

– Приятно слышать, – сказала я. – Отличная идея.

– А ты бы не хотела поехать со мной?

– Ты же знаешь, как я занята.

– Да, но не настолько, чтобы отказаться от свидания с Ричардом Греем. Ведь так? Ты к нему собираешься, верно?

– Вполне возможно, – сказала я.

– Нынче вечером, не так ли? Ведь вы об этом договорились? Сегодня ваша первая встреча один на один.

Я ощутила знакомый изматывающий страх. Он не позволил бы чему-либо измениться. Но даже и в этом случае то, что он знал о моих планах…

– Ты подслушивал?

– Не исключено.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что именно в тот момент я могла раз и навсегда выкинуть Найалла из своей жизни. Мне следовало проигнорировать его заявление или просто повесить трубку. Поступи я так, возможно, и не случилось бы ничего из последующих событий. Но мы с Найаллом слишком долго были близки, слишком близки, и я тоже заразилась свойственной ему беспечностью. Не надо было так легко забывать его угрозы. Тогда, после первого исчезновения, когда он впервые погрузился в свою абсолютно непроницаемую невидимость, он похвалялся, будто может пребывать в таком состоянии сколь угодно долго. И ни один человек, говорил он, никогда не сможет его увидеть. Даже другие гламурные. Даже я. Я не хотела тогда верить, но если Найалл не лгал, значит, он может находиться где угодно в любое время. Сейчас он намекал, что в тот вечер в пабе, когда я решилась заговорить с тобой, он, никому не видимый, все время стоял возле нас и слышал каждое слово. Но как он умудрился узнать твое имя и выяснить, где ты работаешь? Должно быть, выследил тебя. Интересно, чем еще он занимался эти три дня и какие планы вынашивает?

Стараясь не выдать озабоченности, я спросила:

– На сколько дней, говоришь, ты уезжаешь?

– Разве я говорил об этом? Почему бы тебе просто не дождаться моего звонка из Лондона, когда я вернусь?

– И когда же это случится?

– Зачем тебе обязательно знать? Я позвоню оттуда, если смогу. Послушай, мне пора вешать трубку. Через час мы уезжаем.

– Имей в виду, – сказала я, – если ты задумал о, мне мешать, я больше не стану с тобой говорить никогда в жизни.

– Можешь не беспокоиться, в ближайшее время ты меня не увидишь. Я пришлю тебе открытку из Франции.

Я родилась двадцать шесть лет назад в одном из городков-спутников Манчестера. Мы жили у самой границы с графством Чешир, можно сказать, почти в сельской местности. Мои родители родом из Шотландии, с западного побережья близ Эра. Поженившись, они вскоре переехали в Англию. Отец служил бухгалтером в большой конторе недалеко от дома. Пока моя сестра Розмари и я были маленькими, мать присматривала за нами, а когда мы подросли, стала подрабатывать официанткой на полставки.

Сколько я себя помню, в детстве я была совершенно нормальным ребенком, крепким и здоровым. Не было даже намека на те особые свойства, которым предстояло проявиться впоследствии. Розмари, которая старше меня на три года, напротив, была слабой и часто хворала. Я хорошо помню, как родители непрестанно твердили, что я должна вести себя тихо, не шуметь, ходить по дому на цыпочках, чтобы не разбудить или не потревожить больную. И я действительно старалась вести себя как можно тише, со временем это вошло в привычку. Я не отличалась буйным нравом, наоборот, всегда была послушной. Мне хотелось быть хорошим ребенком, и я была – или, по крайней мере, пыталась быть образцовой дочерью, о какой мечтает любая мать. Что касается сестры, то в промежутках между болезнями она являла полную противоположность мне.

Розмари слыла сорванцом, носилась, наполняя весь дом шумом, я же все больше съеживалась и боялась дышать, стараясь сделаться незаметной. Сейчас это чуть ли не обязательно для таких, как я и мне подобные, но тогда, в детстве, желание слиться с фоном было всего лишь одним из свойств моей натуры. В остальном я вела себя так же, как другие дети: ходила в школу, заводила друзей, праздновала дни рождения и бывала на детских праздниках, падала, обдирая колени и локти, училась кататься на велосипеде, мечтала иметь пони, украшала стены снимками поп-певцов и кинозвезд.

Перемены пришли позже, когда я стала подростком, и не все сразу. Я не могу точно вспомнить, когда впервые осознала, что отличаюсь от других девочек в школе, но к пятнадцати годам все уже прояснилось – я стала такой, как сейчас. В моей семье редко обращали внимание на то, чем я занимаюсь. На уроках учителя обычно не откликались, когда я тянула руку. Другие дети, видимо, тоже почти не замечали моего присутствия. Постепенно, одну за другой, я потеряла всех старых подруг. Я легко училась и получала хорошие отметки, однако в табелях об успеваемости и прилежании встречались весьма сдержанные отзывы: «средние способности», «старательная», «умеренные успехи». Единственным предметом, где я выглядела блестяще, было рисование, но это лишь отчасти объяснялось моими способностями. Во многом своими успехами я была обязана учительнице, которая, не жалея сил, поощряла и ободряла меня и готова была заниматься со мною даже после уроков.