Гладиаторы - [29]

Дато подошел к телу боевика в «афганке», пошарил у него в карманах, вытащил пачку сигарет. К Акакию вернулся, попыхивая сигаретой, знаком велел передать ему лопату и продолжил начатую работу..

— Пойду, гляну еще раз, как у них дела, и сразу же вернусь, — сказал Акакий. Он смотрел на Дато, будто не веря своим глазам, так у того спорилось дело.

— Уморит тебя эта беготня, — сказал Дато и, поймав его взгляд, усмехнулся: — Чего уставился? Думал, не умею землю копать? Будь спокоен, на рытье окопов намахался…

Отложив лопату, Дато разделся до пояса и продолжил работу. Выкопанную землю бросал к корням кукурузы. Отрыв яму на полчеренка, понял, что могила, даже после корректировки Акакия, шире чем нужно; дальше копал, значительно ее сузив. Работал размеренно, если не сказать монотонно, и поэтому не чувствовал усталости. Выкопанные камни складывал отдельно. К возвращению Акакия возле могилы возвышалась внушительная груда белых камней.

— Мать Мамантия может умом тронуться. Не плачет, не разговаривает. Сидит, уставившись в одну точку! — сказал Акакий.

— Жалко мне ее! — сказал Дато, не переставая копать.

— Старший сын до войны погиб в аварии… Жалко, конечно!.. Послушай, я вот что думаю. Столько бегал, побегаю еще. Принесу-ка я целлофан, припрятан у меня в одном месте. Подложим под тело, снизу и с боков, и так похороним. Здесь, между землей и скальным грунтом, вода застаивается, а целлофан хоть как-то убережет. Полностью заворачивать не стоит — тело испортится.

— Дело говоришь… И воду захвати, пить хочется, — сказал Дато. Он вылез из ямы и закурил. Сигареты были хорошие, дорогие.

Небо заволокло тучами. Дато выбросил окурок и продолжил работу. Теперь он уже жалел, что хоронил Кобу на кукурузном поле. От упора ногой в край лопаты разболелась ступня. Тем не менее продолжал копать, не снижая темпа, хотя ступню ломило все сильнее: боль отвлекала, помогала не думать ни о чем, а это нужно было сейчас больше всего.

Акакий принес большой кусок использованного целлофана, развернул.

— Не новый, но совсем целый, без дырок, — сказал он. — В земле долго сохранится. Это он на солнце быстро портится.

— Ты что, химию преподавал? — спросил Дато.

— Математику, — ответил Акакий. — Просто знаю из опыта. Жена в свое время уговорила соорудить теплицу под овощи. Я и перекрыл целлофаном.

— Жена где похоронена?

— На кладбище. Не на том, которое вчера видели. То кладбище — большой деревни, — ответил Акакий. — Те, из санатория, когда в очередной визит увидели свежую могилу, всю деревню верх дном перевернули, думали, что похоронили кого-то из наших. Чуть тело не заставили выкопать — убедиться, что там не гвардеец…

Акакий взял мотыгу и принялся вырубать землю по дну. Работал на совесть.

— Сколько детей осталось у Кобы? — неожиданно спросил он.

— Две девочки.

— Мамантий так и ушел, никого не оставив, — сказал Акакий. — Будь у него жена и дети, конечно, не остался бы здесь, вывез бы семью подальше и сам ушел бы, не бросать же их… И был бы сейчас жив, — сказал Акакий и, поплевав на ладони, вновь взялся за мотыгу.

— Никто не знает заранее, что может случиться, — сказал Дато.

Они наткнулись на большой валун и долго вытаскивали его из ямы.

— Не думал, что здесь скала так глубоко, — утирапясь, пропыхтел Акакий. — Хоть в этом Кобе повезло!

Вытащив валун, стали копать молча, тяжело дыша.

— Такое странное чувство, вроде все это со мной не в первый раз. Как будто все то уже когда-то было, — нарушил молчание Акакий.

— Так бывает! — ответил Дато и, видимо, настроившись на философский лад, изрек: — Никто не знает, когда мы умрем и где будем похоронены.

Лопаты уперлись в скальную породу, и они прекратили работу.

— Кобу хороним сейчас же! — сказал Дато. — Кто знает, что еще может стрястись… К тому же мне надо отлучиться по очень важному и необходимому делу. Не хочу оставлять его непохороненным. Не будем откладывать!

Они принесли тело Кобы и уложили возле кучи вынутых из могилы камней.

— Я открою ему лицо, — сказал Акакий. Дато ничего на это не сказал, и Акакий замешкался в нерешительности.

— Если хочешь, отойди. Сниму повязку с лица. Нельзя хоронить с подвязанной челюстью, — сказал Акакий, снимая ремень с завернутого в дождевик трупа. Дато наклонился и стянул ремень с ног Кобы.

— Продеть ремень в штаны? — спросил Акакий.

— Не надо. Положим рядом… Может, челюсть опять подвязать? Не хоронить же вот так, с открытым ртом, — сказал Дато.

— Нельзя, не полагается! — ответил Акакий. — Где-то у меня была старая шифоньерка. Если бы не спешка, сколотил бы гроб.

— Нет времени! — сказал Дато. — Заверни!

Акакий снова обернул покойника в дождевик, тело положили на целлофан.

Когда тело Кобы упокоилось на дне могилы, Дато показалось, что он заплачет, но глаза остались сухими. Он не смог заплакать.

— Поближе к поверхности сложим в могилу вынутые камни и засыпем землей, — сказал Акакий. — Если нас не останется в живых, останется надежда, что кто-нибудь, распахивая участок, зацепится плугом за камни и поймет, что здесь или могила, или тайник…

— Надо было написать на бумажке имя и фамилию и вложить куда-нибудь, — сказал Дато. — Я об этом думал и все-таки забыл…