Гитл и камень Андромеды - [9]

Зато в Тель-Авиве ничему и никому в истории море не принадлежит. Тут оно свободно от воспоминаний, тут все может случиться в первый раз. Потому, видно, именно тут и возникла любовь с первого взгляда между мной и Средиземным.

— О чем задумалась? — послышался справа приятный хрипловатый голос.

А я и забыла про атлета, бросившегося под ноги посейдоновым коням. Не заметила, как он вылез из моря и когда пристроился на песке рядом. Сидел вольно, как дискобол после ристалища, склонив голову, расслабленный, только мышцы там и сям вздрагивали непроизвольно, освобождаясь от набравшейся в них молочной кислоты. Смеркалось, но видимость все еще была хорошей. Лицо оказалось добротной лепки: нос с маленькой горбинкой, тщательно отмоделированный; губы полные, красивой формы; овал старательно прорисованный, аккуратно заретушированный. Вполне классический образец, без привычных семитских неправильностей. Это ж надо!

— Женя, — вяло пробормотал атлет и слегка двинул рукой, намереваясь отправить ее навстречу моей.

Но с моей стороны встречного движения не последовало. Не снятся мне атлеты, юноша. Устала я от них, пятьдесят отжимов с хрипом и шотландский душ. За одним таким я была замужем целых три года. Устала. Говорить с ними не о чем, любоваться ими хорошо издалека. Опасны для девушек все эти классические пропорции и тугие мышцы, обтянутые намасленной кожей. Утром проснешься, а в голове — чад. На подушке рядом — маленькая голова в растрепанных завитушках. Что с ней делать? Яичницей кормить? Да пошла она! Ан нет, кормить приходится, потому что лежит она на моей подушке на законных основаниях.

— С незнакомыми не знакомишься? Правильно делаешь, — прогудел атлет. — Так как тебя все же зовут? И что ты тут на пляже делаешь в этих сапогах-скороходах? Прямо с трапа самолета, что ли?

— Нет, на босоножки еще не заработала. Зачем тебе мое имя? Ну, Ламбда. Устраивает?

— He-а. Это по какому поводу, Ламбда-бда? Лена что ли? Люся, Лера, Лизавета? По виду — что-то другое. Вид у тебя притязательный. Тянет на Лилиан или что другое столь же лилейное.

Атлет, надо же, а рассуждает! Еще один физик-лирик с гантелями на мою голову, что ли? Хладный разум подсказывал — беги! А тупенькое и тепленькое сердечко вдруг растаяло. Ну свой же! Ну что он мне сделает? Этих, местных, я побаивалась. Непонятное что-то. Чужое. И как оно работает, я не знаю. А таких, как этот Женя… да мы и не таких бушлатами по зоне гоняли. Если зарвутся. В общем, только что радовалась, что те, посторонние, на слезы не отзываются и в душу не лезут, и вот, пожалуйста, готова рассказать чужому парню всю свою жизнь и даже в жилетку поплакаться.

— Прикрываю этой несуразицей недоумие родителей. Хотели сына и придумали ему имя «Лал». В смысле, драгоценный. Изумруд, а может, и сапфир. А получилась я, поэтому — Лала.

— На грузинку не похожа, — постановил атлет. — Отзывайся на Суламифь.

— Не хочу!

— Ага. Тогда Ляля. «Ламбда» звучит как ругательство. Со слухом у вас, барышня, плоховато.

Весь этот вроде бы бодрый поток красноречия был произнесен нудным тихим голосом. Атлет даже не привстал, на локте не приподнялся. Словно сам с собой в ванне разглагольствовал. Странный, однако, парень! И вспомнила, как подруга Маша мне про одного человека сказала: «Шизик! Ты обрати внимание на несоответствие между тоном и эмоциональным содержанием фразы. Точно шизик!» Мне бы, вспомнив эти слова, задуматься. Маша все же психиатр. И дело свое знает. Наверное, уже защитилась. Только двигаться никуда не хотелось. И что, если шизик? Нормальных мужиков не бывает, об этом мы с той же Машей давно договорились.

— Ладно, — согласилась я, — Ляля. Так меня всю жизнь и звали.

— И что это ты тут делаешь в шторм и непогоду?

Атлет повернулся, приняв позу микельанджеловского «Утра».

— Развернись в «День», — насмешливо попросила я.

Он без труда исполнил задание.

— Ты что, натурщиком работаешь?

— Приходилось. Так что ты тут делаешь? — спросил он, не выказывая, впрочем, голосом особой заинтересованности в ответе.

— Черт меня знает, — ответила я совершенно искренне.

— Вот и я тоже. И считаю это лучшим из возможных занятий. Самым близким к истинной природе человека.

— Философия за грош, — лениво отбила я. — Просто более интересного занятия не находится. Натурщикам еще ничего, а специалистам по алтайским петроглифам совсем кранты.

— Это если держаться за резинку от трусов. А если забыть о ней, можно пробиться. Не сошелся же на этих петроглифах свет клином!

— Нет, конечно. Вот я и ищу, чем бы заняться. Старичков обихаживаю, полы мою. Уеду к чертовой бабушке! Только куда — не знаю.

— Чего мотаться по свету за пером жар-птицы? — не меняя тона, сказал атлет и о чем-то задумался. — Есть у меня один знакомый из местных, — проговорил, наконец, с сомнением в голосе. — Тварь, конечно, но не дурак. Открыл антикварную лавку в отстроенной Яффе, а сам ни бельмеса в этом деле не понимает. Да и за стойкой стоять ленится. Поговорю.

— И как это я буду таскаться туда из Петах-Тиквы? Да и в той щели мне делать нечего. Нет, уеду, пускай квартира остается бывшему благоверному. Иначе по судам затаскает.