Гитл и камень Андромеды - [27]

Чума хотела везти нас на своей старой таратайке, но что-то у нее не сложилось. Думаю, боялась не удержаться, знала, что попросит показать фотографию Белоконя тут же на месте. А делить с чужими людьми свое переживание она не умела. Бенджи вызвался меня отвезти, но Женька рассудил, что это негоже. Не та физиономия за рулем.

Сам Женька на права еще не сдал, но отпускать меня одну он не собирался. А за рулем нужен был кто-нибудь представительный. Нет сомнения, что мой муженек выглянет из окна, чтобы знать, с кем я приехала, вернее, к кому от него ушла. И видеть Бенджи, даже принаряженного, ему совсем ни к чему. Обязательно решит, что кто меня на машине возит, тот и всем прочим обеспечивает.

И тут нежданно вернулся из заморского круиза Кароль. Вернулся возбужденный. Подтянулся. Стал щеголять в брюках. Даже дома не надевал привычные свои шорты, из которых сверху вылезал пуп, снизу — шерсть, сзади — по четверти ягодицы с каждой стороны, а спереди при неосторожной посадке еще и то, что не рекомендуется выносить на люди ни в коем случае. Брюки он выбрал черные и купил их за границей в оптовом количестве. Еще купил дюжину дорогих рубашек — шелковых кремовых с большими накладными карманами, парижский шик под названием «сафари».

Мы не сразу разгадали, что это с ним произошло, но он денек-другой потомился, потом пригласил на шашлыки и все рассказал. И этот рассказ придется тоже рассказывать по порядку, а мы еще не дошли до Шаарии, тогда как сюжет подгоняет нас к пикнику в День независимости. Когда же мы туда дошлепаем?!

Дело в том, что события налетали на нас тогда со всех сторон, потому что мы были молоды и жили весело. А с Каролем случилось вот что: он влюбился еще в конце Войны Судного дня, но не знал в кого. Вернее, он знал, что его любовь зовут Марой, что она болгарка и врач. Еще он знал, что Мара пересекала на плоту Атлантику и что она прыгает с мостов с канатом за спиной, каковое прыганье называется «банджи». А даже бывшие «коммандос» боятся прыгать «банджи», так что эта баба — танк, и лучше ее в мире нет.

Все это он рассказывал нам с Женькой за шашлыками, когда Бандеранайка еще жила при нем, плясала, орала и кидала травы в этот свой тандури. И однажды даже признался, что Бандеранайка оказалась плохой заменой его платонической любви. У Мары и волос чернее, и голос более зычный, и походка стремительнее, и жаром она пышет, как духовка в праздник, тогда как купленная за горсть алмазов цейлонская баба страсть только симулирует.

Я решила, что подполковник знает о предмете своей платонической любви очень даже много, но он справедливо утверждал, что не знает главного: где эта Мара живет и с кем, где работает, как ее фамилия, сколько ей лет и что ей в жизни нужно. Женька согласился с Каролем — Мара остается инкогнито.

Познакомились же они вот как: Кароль лежал в ортопедическом отделении со сломанной ногой и желтухой. Нога срасталась, а желтуха была какой-то не такой, и никто не знал, как ее лечить. Но в тот вечер дело было вовсе не в Кароле, а в его соседе, у которого рука вылетела из плечевого сустава, когда он пытался потянуть к себе через голову коробку с виноградом. Вообще же этот сосед переломал себе ребра, упав с грузовика где-то в Синае, потому и прохлаждался в ортопедии. С поломанным ребром лежат дома, но у этого сверхсрочника армейских грузовиков дома как такового не было. Кроме того, шла война. И его оставили в больнице. И вот: сосед орет, в отделении только стажер, который не знает, что с ним делать, дежурный ортопед оперирует, а старший дежурный ортопед куда-то смылся и не оставил телефона. Одним словом, бардак!

— Зови кого угодно! — велел стажеру Кароль. — Не то я позвоню директору этого чертова заведения! Со мной лучше не шутить!

А его к тому времени представили к высшей награде за храбрость и должны были дать ему звание подполковника. Угроза такого человека не шутка. Стажер кинулся куда-то звонить. Звонил туда, звонил сюда — отовсюду его посылали нехорошими словами. Больница была переполнена, врачей не хватало, война никак не кончалась, дежурить за себя и за мобилизованных коллег всем надоело и тащиться в чужое отделение вправлять вывихнутую руку ни одному дежурному доктору не хотелось. И вдруг морда стажера залоснилась, он стал важный и хмурый.

— Сейчас придет Мара, — сказал он, положив телефонную трубку. — Она умеет все. Ее взяли врачом на плот того норвежца, который пересек Атлантику. И она прыгает «банджи».

Кароль, тогда еще только майор, не знал, что это такое — прыгать «банджи». Стажер ему объяснил, и Кароль решил обязательно попробовать, если, конечно, выживет. Стажер покачал головой. По его мнению, у этого пациента было мало шансов выжить. А если он и переживет свою атипичную желтуху, то все равно останется инвалидом и «банджи» прыгать не сможет.

— Буду прыгать! — хмуро заверил стажера орденоносный майор и отвернулся к стене.

Но тут железная кровать под ним заплясала, и тяжелые жалюзи, намертво закрепленные над оконной рамой, грохнулись на пол. Тут же вбежала санитарка и запричитала. Унесла жалюзи и смела осыпавшуюся штукатурку в фартук. Потом влетела ленивая медсестра Ирис, оглядела помещение, схватила одной рукой утку, полную мочи, а другой рукой — тяжелый поднос с тарелками, не убранными еще с обеда. Вышла, танцуя, словно это для нее — ежедневная гимнастика. А попроси ее в обычный день вынести утку или поднос — «Не могу, спина болит!»