Гитл и камень Андромеды - [130]

Разведенная беженка из СССР, без отца-матери и без денег, но с прекрасной душой, образованная и работящая, была просто подарком, и американская демократка Дэби искренне полюбила этот образ еще до того, как ей улыбнулось счастье лицезреть меня лично. А я, бездумная выпендрежница, собираясь на смотрины, три дня решала, какое из парижских платьев надеть и у какого модного парикмахера оставить кучу денег. Ах, какое удовольствие я бы доставила будущей свекрови, появившись в ее доме в ситцевом платьишке, сандалиях на босу ногу и с растрепанной головой, а не в туфлях от Гуччи и платье от Сони Рикель, подаренных Чумой.

Кстати, когда Чума уговаривала меня принять дорогой подарок, свадьба еще не маячила на горизонте. Но подруга была непреклонна. «Платье тебе понадобится, — строго сказала она, — у меня есть такое чувство. А я Соне Рикель оформляла ателье. За ними должок».

Жемчуг одолжил мне для праздничного случая старец Яаков. Долго выбирал подходящую нитку и, разумеется, перестарался.

— Жемчуг поддельный? — спросила Дэби с надеждой в голосе.

— Натуральный.

— Речной?

— Почему же?

Дебора Глазер обиженно хрюкнула и замолкла.

— Я заказала очередь к Гидону Оберзону! — сказала она обиженно. — Мы должны поощрять израильских художников! Свадебное платье будет от него.

Я решила согласиться, тем самым уменьшив предсвадебные страдания будущей свекрови. И тогда на тропинке, ведущей к дому, появились Гитл и Роз. Они сияли. Гитл шла впереди, Роз сзади. Композиционно их связывала длинная палка для гардин, положенная на правое плечо. А на розовых лентах, привязанных к палке, раскачивался картонный гроб, обклеенный белыми обоями в мелкий цветочек и украшенный позументом и кистями. Не хватало только гвардейцев с белыми плюмажами на киверах во главе этой процессии и семи гномов на ее запятках.

Как они тащили это сооружение аж из Ришона, ума не приложу. Но о том, что именно лежит в гробу, я догадалась с первого взгляда. И похолодела от ужаса. А Гитл не просто лучилась, она сочилась счастьем, сдвигая ради коробки мебель к стенам, пристраивая картонный гроб на табуретки и отдавая Роз ласковые, но решительные распоряжения, каким концом куда следует поместить принесенное сокровище.

Сочилась счастьем — не метафора. Розовые капли этого продукта пробивались сквозь тонкую кожу лица Гитл, золотом сверкали на висках и скручивали волоски в тугие завитушки, а на затылке излучали видимое сияние. Из подрагивающих пальцев Гитл тоже исходило свечение, в котором можно было различить все цвета радуги с преобладанием оранжевого.

Роз, напротив, была объята страхом. Она напоминала застывший от священного ужаса бархат царственного эшафота. Все волосики на ее теле, от подкрашенной фиолетовым седины на голове до все еще черного пунктира усиков над верхней губой, стояли дыбом.

— Если тебе не понравится, — сказала Роз голосом, скрипевшим и повизгивавшим, как наждак о железо, — я на месте подправлю. Ножницы при мне, и иголки тоже.

— Раз-два-три! — скомандовала Гитл, и крышка взлетела вверх. А внутри лежало оно, вещь в себе, которой и полагалось выходить замуж за черный костюм от Оберзона с золочеными пуговицами, заказанный Деборой для ее Шуки.

Я рассматривала открывшееся моим глазам произведение искусства так, как полагается глядеть на шедевр: отходила, приближалась, отодвигала стул влево, потом вскакивала и тащила его в другой конец комнаты. Мастерство Роз этого заслуживало.

Начнем с главного: лиф, которому было доверено прикрывать нежнейшую грудь невинной голубки, являл собой чудо хитросплетения белых страусиных перьев. Я поняла, откуда они взялись. У Роз была великая ценность — белый страусиный веер в серебряном окладе, помеченный 1892 годом. Веер лежал в витрине за стеклом, и прикасаться к нему не разрешалось никому. Роз была уверена, что этим опахалом обмахивала царственные лицо, грудь и плечи сама императрица Мария Терезия. Замечание о том, что в 1892 году великая М. Т. делать этого уже никак не могла по причине преждевременной смерти, Роз не убедило. «Ты видишь инициалы? — вопросила она грозно. — Так о чем мы спорим?!»

Инициалы были, и приятно было думать, что какая-нибудь Моника Турель, француженка-кокотка и содержанка австрийского банкира, разгоняла этим гигантским белоснежным вентилятором запах своих не слишком дорогих духов по средним рядам венской Оперы. Впрочем, веер был так велик, что им скорее обмахивалась на сцене «Мулен Руж» обнаженная негритянка с подрагивающими ягодицами цвета переспевшей смоквы.

Перейдем к юбке. Ее сочинили из старинных кружев, белого бархата и сияющего атласа. И украсили бабочками и цветочками, сотворенными из настоящих жемчужин. Хорошо бы потребовать у Роз предъявить ее знаменитое жемчужное колье. Боюсь, предъявлять было бы нечего.

А фата! О! Ее явно сотворили в предпоследний день творения вместе с волшебным колодцем, посохом Моисея и знаменитым червяком Шамир, тесавшим для Соломона камни Храма. Не буду пытаться описать великолепие этого произведения. Я лишь прикидывала, смогу ли удержаться под его тяжестью.

— Ну как?! — торжествующе вопросила Гитл.