Гитл и камень Андромеды - [109]

— Нет. Не проститутка. Это меня муравьи покусали.

— А что ты тут на плантации делала?

— Спала. Ушла ночью из Яд-Маньи, заблудилась и заснула под апельсиновым деревом. А почему ты решил, что я проститутка?

— На этой плантации водятся проститутки. Приезжают целыми шайками и ловят тут клиентов.

— Не знаю. Тихо было. Ничего такого не слышала.

— Ну извини, — смущенно пробормотал мужичок. — А что ты делала в Манье?

— Навещала знакомую, поссорилась с ней и решила идти пешком до шоссе.

— Они вредные, эти из Маньи. У них стакана воды не допросишься.

— А ты откуда?

— Из Нес-Ционы.

— Давно?

— Всегда.

— И сколько же лет было тебе в тридцать пятом году?

— Десять, а что?

— Я ищу знакомых деда. Имя Малах Шмерль тебе что-нибудь говорит?

Мужичок подумал и отрицательно помотал головой. Потом вздохнул и сказал с обидой:

— Жалко, что ты не проститутка.

Дальше мы ехали в полном молчании, благо ехали быстро и приехали скоро.

Первое дело — купить спирта, ваты и обтереть лицо. Нет, лучше, пожалуй, куплю лосьона. Если попрошу в аптеке спирт, решат, что я еще и пьяница.

— Что с тобой случилось? — спросила аптекарша.

— Муравчики покусали.

— Это кто?

— Ну, маленькие такие, черные, не знаю, как они называются на иврите.

— Блохи?

— Нет. Они еще выпускают кислоту.

— Скорпионы?

— Нет. Они еще строят такие кучи. Я легла на их шоссе.

— A-а! Муравьи. Помажь цинковой болтушкой. Она снимает зуд.

Физиономия человека, искусанная муравчиками, вымазанная цинковой болтушкой и наполовину спрятанная под широкополую соломенную шляпу с маками и колокольчиками, выглядит устрашающе, но — делать нечего, и я отправилась в этом виде навещать Роз.

Закрыто. Ни объявления, ни извинения. Просто закрыто, и даже жалюзи не спущены. Полдневное солнце безжалостно сжигает лилово-розово-фиолетовый флер в витрине, обесцвечивает цветную соломку и бабочек. Все они жухнут и тухнут на глазах. Непорядок. Роз опускает жалюзи даже на время обеденного перерыва.

— Говорят, ее опять отвезли в больницу, — охотно сообщил мне хозяин соседней лавки, предлагающей путникам сигареты и сладости. — Никто не знает, в какую больницу она ложится. Это секрет. Мы думаем, она тю-тю, — мужчина покрутил рукой у виска. Жест был необычный: он крутил не указательным пальцем, а сложенной ладонью, словно вкручивал отверткой винтик. И не успокоился, пока винтик не вошел в череп по самую шляпку. — Так что ищи ее в дурдоме, каком — не знаю.

— А какая у нее фамилия?

— Что-то на «ш», «Шмерль» по-моему. Эзра! — заорал он. — Как фамилия этой сумасшедшей торговки шляпами?

— Шмерль, — буркнул Эзра, не поднимая глаз от мотороллера, в моторе которого копался.

Шмерль? Как — Шмерль? Я же у нее спрашивала! Гершон прав, они все тут сумасшедшие.

В предвыборном штабе Кароля меня допустили к телефону. Наверное, шептались за спиной, ну и черт с ними. Этим мы займемся чуть позже. Любезная секретарша даже выписала для меня номера телефонов близлежащих дурдомов и ближайшей общей больницы имени какого-то Каплана. «Иногда везут в Асаф га-рофе», — пробормотала она осторожно. Я взяла телефон и этого заведения. Но ни в одном из лечебных учреждений Роз Шмерль не числилась.

Добравшись до дому, я обзвонила все остальные больницы и дурдома. Роз пропала без вести. Пришлось идти к Каролю. По его приказу с того дня весь предвыборный штаб следил за шляпной лавкой на центральной автобусной станции, и каждое утро я выслушивала очередной доклад: лавка закрыта, и жалюзи не спущены.

Попытка выяснить домашний адрес Роз успехом не увенчалась. Почту она получала на адрес лавки, его же дала мэрии и больничной кассе. Возможно, она и впрямь в этой лавке и жила, там есть задняя комнатка. Но требование взломать лавку мэрия отвергла. Вот если бы соседи пожаловались на трупный запах…

Ребята Кароля выехали на место и принюхивались втроем. Трупный запах отсутствовал. Роз Шмерль испарилась, не оставив вещественного следа. А меня занимал вопрос: могла ли она сама быть Малахом Шмерлем? Малах — это на иврите «ангел». Вполне подходит для псевдонима.

Роз с ее шляпками и неистребимой любовью к Паньолю. Выдумщица и фантазерка, злобная и мудрая, упрямая и хитрая, некогда похожая на крепкое райское яблочко, но со временем потерявшая вкус и цвет, как сухофрукт, залежавшийся в вазе… Нет, картины говорили от имени совсем иного персонажа. Этим персонажем Роз не была даже тогда, когда каждая клеточка ее тела полнилась сладким, но вязким соком. Художник не может вложить в картины то, чего в нем самом нет. Что ж! Видно, осталось прижать Паньоля. Но раньше следовало прижать Кароля Гуэту. Или сматываться из Яффы ко всем чертям, пока кости целы.

Шука выслушал мой рассказ молча. И молчал еще минут пять после того, как я закончила свои речи. Потом ударил кулаком по столу. Несильно, но зло.

— Каакуа зарвался! — сказал Шука. — Зачем он полез в политику?! Всему есть предел! Пусть снимет свою кандидатуру!

— Постой, а что будет с галереей?

— Какое мне дело!

— Так все же упирается в галерею!

— А зачем тебе галерея Кароля? Ты же не знаешь, что делать с двумя из четырех комнат своего дома. Преврати их в галерею. От Кароля дурно пахнет, детка. И от его галереи пахнет плохо. Отойди в сторону. Купи у него эти твои железки, сколько их осталось, и открывай свой бизнес.