Гиршуни - [77]
Тип записи: частная
Машину я арендовала на 31-ой улице. Агентство уже закрывалось; жирный парень в бейсболке козырьком назад, недовольно покачивая головой, провел меня в контору и, даже не предложив сесть, принялся тыкать ключом в запертый ящик стола. Ключ, словно переняв раздражение хозяина, наотрез отказывался влезать, парень шипел, как змеиное гнездо: «Шит… шит… шит…»
— Я, видимо, поздно, извините, — сказала я, садясь.
— Шит… шит… — гнул свое парень.
Наконец ключ смирился с неизбежным, щелкнул замок, на стол со смачным звуком легла засаленная амбарная книга. Парень перевел дух, бухнулся в кресло и сердито взглянул на меня.
— Клерк уже ушел, а я этот ящик включать не стану, — он с омерзением ткнул пальцем в старый монитор. — Я вообще-то механик. Я этот шит в гробу видел.
Я пожала плечами.
— Как скажете. Мне всего-то на ночь. Утром верну.
— Да по мне хоть вовсе не возвращайте… — парень лизнул палец и пролистнул гроссбух до чистой страницы. — Ушли, а мне тут отдуваться. Шит. Я вообще-то механик. Плата наличкой.
«Шит-шит, да не лыком шит, — подумала я. — Ну и что? Мне же лучше: зачем кредитку светить?»
— Имя? Мисс…
— Марсела Гевара.
Парень записал, даже не моргнув, хотя на латинос я со своим русским акцентом походила меньше всего. Впрочем, возможно, он приехал в Нью-Йорк недавно и еще не научился различать. А может, просто был слишком расстроен непредвиденной задержкой и торопился поскорее избавиться от поздней клиентки.
— Вот тут. Распишитесь… — он повернул ко мне книгу.
Я с готовностью черкнула произвольную загогулину.
— Сто пятьдесят баксов, — он выжидательно взглянул на меня.
— Погодите, — сказала я. — Мы же еще не говорили о конкретной машине.
Парень фыркнул и, взяв бейсболку за козырек, сделал ею полный оборот.
— А чего говорить? Все равно кроме тех тачек, что стоят внизу, брать нечего, мисс Гевара. Кстати, команданте Че Гевара вам случаем не родственник?
— Родной дед, — улыбнулась я. — А что у вас стоит внизу?
— Пойдемте, покажу, — он поднялся из-за стола.
На подземной стоянке я сразу ткнула пальцем в темно-синий сильверадо с массивной решеткой, кастетом торчащей перед радиатором. Парень удивленно присвистнул.
— Вы уверены, что не хотите чего-нибудь полегче? Это обычно берут для пикника или для охоты…
— Самое то, — заверила я. — Если для охоты, то получается как раз то, что мне надо.
Парень пошел за ключами. Иногда события и слова превращаются не просто в указательные знаки, а в волну, которая сама несет тебя в правильном направлении. Собственно говоря, направление волны всегда правильное. Неправильными бывают только дурацкие человеческие желания и мысли.
— О'кей, мисс, — подытожил механик, когда я уже сидела в кабине. — Утром, если никого еще не будет, поставите машину вон там. Ключи можно оставить под сиденьем. Удачной охоты, мисс.
Автомобиль и вправду был тяжел, как бронетранспортер, но слушался на удивление чутко. Я проехала несколько блоков, прежде чем обрела полную уверенность и почувствовала размеры машины. Мощный двигатель урчал сдержанно и ровно, уютно светились циферблаты, по радио передавали фолк, Джоан Баэз пела песню про дом восходящего солнца, а вокруг сдержанно и ровно, в такт моему двигателю, дышал равнодушный Нью-Йорк. Вот уж кто никогда не пристанет к тебе, не полезет в душу, не повиснет на плечах назойливым зазывалой. Можешь жить — живи, не можешь — помирай, никто слова не скажет, никто не оскорбит, не унизит лживым и оттого отвратительным «участием». Мы с ним поразительно похожи. Именно по этой причине я никогда не задерживаюсь здесь дольше одной недели — просто не хочу навязываться.
Стемнело, но для милонги было еще рановато, так что я просто плыла куда глаза глядят, куда фары светят, куда несет меня — в правильном направлении — волна тесного вечернего трафика. Потеряться я не боялась: оказалось, что машина оснащена навигатором. «Дона, дона, дона… — пела Джей-Би. — Тот, кто ценит свободу, должен научиться летать…»
Что ж, я ценю свободу больше всего на свете, но научилась ли я летать? — Нет, пока нет. Слишком много тяжести на крыльях, слишком много грязных, липких, загребущих рук тянутся ко мне с земли, хватают за маховые перья — поди взлети с таким грузом. Ненавижу…
Забыв о времени, вцепившись в крутую дугу руля, я сидела верхом на многоглазом красно-белом дьяволе дороги, то пускаясь вскачь, то сбиваясь на неторопливую рысцу, то и вовсе останавливаясь перед невидимыми барьерами светофоров. Ночь сгущалась и чернела, черпая все новую и новую черноту в беспомощном обилии фонарей и светящихся окон. Ночь сгущалась и у меня в голове, с силой замешивая темную, клубящуюся гущу беспорядочных мыслей и чувств. Я то радовалась, то печалилась неизвестно чему, глаза мои опухли от слез, а рот устал улыбаться. Наконец поток вынес меня в боковое ответвление, передняя машина свернула к тротуару и остановилась.
Остановилась и я. На часах подрагивала секундной стрелкой половина двенадцатого. Вокруг громоздились уродливые кирпичные здания, оплетенные ржавыми лианами пожарных лестниц. Поперек улицы на уровне пятого этажа тянулась странная решетчатая металлоконструкция. Зачем? Чтобы затянуть в клетку еще и небо?.. На углу блока подмигивала синим неоновая рюмка ночного бара. Одна из ламп, издыхая, агонизировала — как раз в районе рюмочной ножки, и оттого казалось, что рюмка пританцовывает. Ветер лениво двигал по тротуару пустые полиэтиленовые пакеты. Рядом с пожарным гидрантом высилась неопрятная груда мешков с мусором; кошка, задрав хвост трубой, раздумывала, с которого из них начать. Где это я? То ли Бронкс, то ли Квинс, то ли скунс…
