Гиршуни - [75]

Сойти и начать с нуля, с небольших привезенных денег, с надежды на местных родственников и друзей, а потом, когда кончатся и деньги, и родственники, и друзья, и надежды — начать сызнова, на этот раз действительно с нуля, искать работу — сначала хорошую, затем скучную, но чистую, затем просто чистую, затем любую и — не найти никакой, смотреть на своих голодающих птенцов, бесцельно бродить по городу, натыкаясь на жесткие, острые углы чужой мечты: ведь мечта слепа, даже твоя собственная, а уж чужая и подавно, она никогда не смотрит, куда прет, она царапает, бьет, давит, не замечая упавших, не слыша ни стонов, ни криков; помирать от чахотки, не замеченной сонным фельдшером по прибытии или благоприобретенной здесь же, на благословенном берегу, глядеть в щелку между распухшими веками на закопченный потолок каморки, гадая, кто на этот раз придет раньше: хозяин — выталкивать за неуплату на улицу — или смерть — выталкивать за неуплату из жизни, и, наконец, выкашливая остатки легких в трубку трахеи, увидеть другую трубку — ту самую, калейдоскопную, крутящуюся разноцветным узором, детскую игрушку, мечту, так и не ставшую явью, да и как мечта может стать явью?.. — нет?.. а ведь казалось, что может… осознать с радостным облегчением, что это — последнее, что ты увидишь, то есть самое-самое последнее, потому что и дальше будет только крутящийся узор, постепенно теряющий цвета, светлеющий, простеющий, прощающий и прощальный, пока не исчезнет все, и он, и ты тоже.

Сойти и начать с нуля, поймать удачу за хвост, втащить ее в лодку, скользкую и извивающуюся, как русалка, упасть на нее, чтоб ненароком не выпрыгнула, вцепиться ей в волосы, придавить всем телом, облапать ее мокрые груди, впиться жадными губами в рот, чтобы лежала, не рыпалась — твоя, твоя… и с тех пор думать только о ней, только о том, как бы не упустить, потому что остальное приложится, потому что в остальном допустимо все: дать слово и не сдержать, пообещать и не выполнить, обнадежить и обмануть — неважно… главное — удача, не дать ей уйти, прижимать покрепче, насиловать почаще, отрезать ей хвост, чтобы, даже если смоется, далеко не уплыла бы, чтобы, даже если уплывет, никому не досталась бы… но она и так уже никуда не денется — вон как затрахана, бедная, еле шевелится… ну и пусть — мы-то еще в силах; построим завод, и еще завод, и еще… — а чего не строить, если строится?.. — и корабль, и еще корабль — пускай себе плавают промеж русалками, дымят трубами… трубами, трубами… подожди, подожди, звучит знакомо — откуда это?.. — ну как же, это ведь от той самой трубы, от калейдоскопа, от мечты твоей трюмной, давней, смешной, помнишь?.. — как не помнить, конечно, помню, конечно, смешно — вот они теперь, мои трубы — заводские, корабельные, нефтяные, канализационные… — да они же воняют, парень, и ты воняешь: протухшей рыбой воняешь, чтоб не сказать хуже… — ну и что?.. это ничего, это от русалки, понимаешь, она все-таки того, немножко рыба, вот и попахивает… — да как же «ничего», ведь воняешь, стоять рядом невозможно… и дезодорант не помогает, и духи… — доктора мне, доктора, полцарства за доктора!.. ах, вот и доктор, ну, слава Богу, теперь-то все образуется… — что же вы так, голубчик, а?.. за здоровьем следить надо, голубчик… — да это не я, доктор, это русалка… — конечно, русалка, голубчик… а вот мы вам трубочку в веночку и еще две трубки в розовые губки… — подождите, доктор, это какие же трубки?.. неужели калейдоскоп?.. неужели тот самый, так и не случившийся?.. как же так, ведь русалка-то — вот она… где же она?.. нету… ну и ладно, и черт с ней, теперь не до русалки, теперь только до вот этой вертящейся калейдоскопной трубы, воронки, сужающейся в никуда, а вернее, туда, где нету не только русалок, но и ничего, ничего вообще, ничего.

Сойти и начать с нуля, понравиться всем, тщательно продумать и выбрать первого покупателя, потому что твой товар — не только лицом, но и всеми статьями, откуда ни глянь, как ни поставь, хоть раком, хоть крокодилом, отчего же не продать такой мерчандайз?.. продать, конечно, продать, ведь живем однова, хавай, пока дают!.. что съешь, того не отнимут!.. вот и ешь, ешь, хотя и не все, что заталкивают тебе в рот, предназначено для еды… ну и что? — главное, чтоб платили… вот только усталость иногда одолевает, да и подташнивает частенько, будто бы что-то поперек горла встает, и вот уже хочется притормозить, чтоб не так безоглядно: этому продать можно, а тому — нет, не хотелось бы… — да кто же тебя спрашивает?.. уж коли продаешься, то продаешься всем, никакой дискриминации, согласно биллю о защите прав потребителя… — потребителя?.. а как же быть со мной, с моими правами?.. — с чьими, с твоими?.. какие же права у товара, ты что?.. кстати, на, возьми деньги и поворачивайся… — я не хочу… — да кто ж тебя спрашивает?.. — не хочу!.. не хочу!.. — а вот тебе в рыло, сучий потрох, в рыло, в рыло!.. пить все больше и больше, потому что иначе вообще не выжить, сидеть в кабаке, свесив голову над стойкой, слушать, заливаясь пьяными слезами, как музыкальный автомат поет про хауз ин Нью-Орлинз: «Если б я слушала маму, то была бы теперь дома…» — как бренчит пианино, как взмывает труба, острым наконечником вычерчивая рисунок на линолеуме гитары… о, труба, вонзающая вибрирующую рапиру звука в твою беззащитную душу, о, труба калейдоскопа, разноцветная мечта, тысяча узоров, по одному для каждого глаза твоей тысячеглазой души… где ты, труба, где ты? — была да сплыла, да и глаз-то в душе, почитай, уже нету: вот эти повыбивали камнями, как стекла в громимом доме, эти вытекли по неосторожности, а может, по глупости, эти, как белая скатерть — залиты вином, а те, что остались, хочется закрыть, и лучше бы пятаками… до калейдоскопа ли тут, господин клиент?.. пора возвращаться в тот бордельный хауз ин Нью-Орлинз — его еще называют «Восходящее Солнце» — звучит красиво, но красоты, если разобраться, никакой: просто окна выходят на восток, на море, на заспанное солнце — старую бандершу, которая, зевая, высовывается каждое утро из-под обреза лестничной площадки, из-под обреза океанского окоема — в точности как высунулся когда-то корабль, везущий в своем трюме всех нас — заблеванных, нищих, голодных, но с трубкой калейдоскопа подмышкой.