Гиршуни - [46]

— Уф, как я перепугался… — сказал мужчина, явно принимая меня за кого-то другого. — Здравствуйте. Свет, как видите, еще не починили. Давайте я вам посвечу…

В дверь я входил с сильно бьющимся сердцем: ведь тут, внутри, могли оказаться и Гиршуни, и его Милонгера. Человек, сидевший за столиком у самого входа, махнул мне рукой как старому знакомому.

— Нужно платить? — спросил я.

Он улыбнулся немного устало, как улыбаются старой, многократно проверенной шутке.

— Ваш абонемент еще в действии.

В полнейшем недоумении я прошел в зал: то ли я и впрямь сильно смахивал на одного из завсегдатаев, то ли новичков здесь всегда принимали именно так. Последнее выглядело не лишенным смысла: начальные порции наркотика обычно даются бесплатно.

Помещение оказалось на удивление большим; места хватало не только для пяти-шести пар, выделывавших кренделя на паркете, но и для небольшого буфета с напитками и печеньем. За столиками, глядя на танцующих, сидели еще несколько мужчин: партнерш тут явно не хватало на всех. Я взял пиво, выбрал самого безобидного на вид паренька лет двадцати и подсел к нему. Судя по глуповато-восторженному выражению лица, он был здесь новичком, хотя и наверняка намного более информированным, чем я. Для начала лучше не придумаешь. Музыка взмыла вверх, потрепетала, как жаворонок в зените, и растаяла. Пары остановились, продолжая держаться друг за друга и, по всей видимости, ожидая продолжения. Паренек перевел на меня сияющие глаза, словно приглашая разделить с ним восторг, который казался ему чрезмерным для одной человеческой души.

— О, да… — кивнул я, изображая понимание. — Вы давно сюда ходите?

— Нет-нет, что вы! — воскликнул он, пораженный самой возможностью такого дикого предположения. — Меньше месяца. Я начал брать уроки совсем недавно. Понимаете, до этого я пробовал только сальсу. Сальса и танго! Это даже и сравнивать нечего, просто небо и земля, небо и земля… ну, вы-то знаете…

Я снисходительно улыбнулся. Так улыбается немолодой многоопытный бонвиван, выслушивая сбивчивый рассказ своего шестнадцатилетнего племянника о первом поцелуе.

— Конечно, мой друг, конечно…

Снова грянула музыка, и пары немедленно припали к ней, как жаждущий к кружке с водой. Мне стало скучно и неприятно. В любом танце есть что-то непристойное, как в публичном обнажении… Что же? — Наверное, самозабвение. Человек не должен забывать о своей самости, о том, что он человек. Ведь человек — это животное плюс набор ограничений. Уберите от нас этот набор ограничений — и не останется ничего, что отличало бы нас от мартышки, онанирующей перед посетителями зоопарка. Вот и танец — разновидность такого мартышечьего бесстыдства.

На сей раз, закончив онанировать, пары не остались на паркете, а разошлись — кто к столикам, кто к буфету. Перерыв, понял я.

— Не правда ли, она великолепна? — выдохнул паренек и с энтузиазмом дернул меня за рукав.

— Неплоха, неплоха, — без заминки подтвердил я, не имея при этом ни малейшего понятия, о ком идет речь. — Э-э, молодой человек, не могу ли я попросить вас об одном одолжении?

— Да-да, конечно!

— Видите ли, я прилетел сегодня утром из Бостона и совсем не знаю здешние милонги. Эту мне рекомендовали еще там, хотя рекомендовавший и не скрывал, что руководствуется… э-э… воспоминаниями пятилетней давности. А мне хотелось бы получить… э-э… более свежий взгляд на вещи. Начиная, например, с вас…

— С меня? — переспросил он с искренним удивлением. — Но не лучше ли вам спросить у местных завсегдатаев? Уверяю вас, их опыт…

Я остановил его движением руки.

— Я ведь сказал «свежий взгляд на вещи», не так ли? Согласитесь, трудно отыскать на этой милонге взгляд свежее вашего.

Паренек широко улыбнулся. Мои резоны звучали для него лестно. В конце концов, свежесть была пока что его единственным тангуэрским достоинством.

— Тут вы правы. Мой учитель тоже говорит, что многому учится у новичков… — он немного помолчал, барабаня по столу пальцами в ритме только что закончившегося танца и, видимо, собираясь с мыслями. — Ну, что сказать… это довольно старая милонга, лет пятнадцать минимум. Очень хороший состав, есть настоящие тангуэрос из Буэнос-Айреса. Да, да, представляете себе?! Из самого Буэнос-Айреса! Вот… ну, что еще? Десятки постоянных абонементов…

— Десятки? — перебил я и с подчеркнутым недоумением оглядел полупустой зал. — Вот уж не подумал бы… здесь не больше двадцати человек, включая нас с вами.

— Ах, нет! — воскликнул паренек. — Тут дело в другом…

Он наклонился к столу и заговорил негромко, постреливая глазами по сторонам, как говорят о чем-то если и не совсем запретном, то уж во всяком случае — не совсем рекомендованном.

— Понимаете, тут недавно произошла ужасная трагедия. Действительно ужасная. И это ужасно на всех подействовало. Просто ужасно.

Паренек откинулся на спинку стула и смерил меня многозначительным взглядом. Я недовольно покачал головой.

— Знаете, дорогой мой, на Востоке говорят, что даже от стократного повторения слова «халва» во рту не становится сладко. Вот и вы произнесли свое «ужасно» по меньшей мере пять раз, но, поверьте, я не понял из этого ровным счетом ничего.