Гиршуни - [45]

Я свернул налево, обогнул автовокзал и пересек Аялон по новому мосту, рядом с гостиницей «Шератон». Удивительно, но мне как-то не случалось бывать тут прежде, хотя мимо проезжал, наверное, тысячу раз. Огромные офисные здания выглядели покинутыми; за прозрачными пуленепробиваемыми стенами скупо освещенных пустых вестибюлей неподвижно восседали охранники — солидные, внушительные, не чета моему давешнему дредноуту. Зато на улицах кипела ночная жизнь: там, где днем утомляли глаз облезлые стены старых халуп, теперь вовсю сиял цветной ослепительный неон, подмигивали светящиеся вывески, крутились красные мерцающие колеса доморощенных «мулен руж», подпрыгивали розовые слоны, плейбойные зайцы и прочая характерная для подобных мест живность.

На узких тротуарах, предъявляя товар бедром, стояли, прогуливались, светили огоньками сигарет уличные проститутки во всеоружии боевой раскраски. Мимо, пристально разглядывая предложение, медленной колонной двигался спрос — клиенты на автомобилях. Время от времени череда машин останавливалась, и это означало, что кто-то решил справиться о цене или о перечне услуг. Женщина низко наклонялась к открытому окошку и сильно прогибалась в поясе, дабы продемонстрировать покупателю качество передних объемов, а остальным интересующимся — объем задних качеств. Никто не гудел, не сетовал на короткую заминку. Переговоры заканчивались быстро; проститутка выпрямлялась и либо садилась в машину, либо, презрительно отставив руку с сигаретой, возвращалась на тротуар. Движение возобновлялось до следующей остановки. На перекрестках лениво пошевеливались сине-красные плечи полицейских патрулей. Они явно были здесь своими, ничуть не выделяясь на общем фоне неоновых кроликов, слонов и бутафорских сердец.

Но я… нечего и говорить, что я чувствовал себя неловко на этой ярмарке. В отличие от других, я пришел сюда не для того, чтобы продавать, покупать, наблюдать за порядком или даже просто глазеть. Не знаю, чего я ожидал… не гигантских же указателей или выбитых на граните слов «Гиршуни был тут»? Напрасно я вглядывался в вывески, надеясь увидеть слово «милонга»: все упоминания о танцах встречались здесь исключительно в контексте стриптиза. На углу улицы Туваль меня окликнула проститутка.

— Эй! Ты, наверное, меня ищешь, правда?

Она заступила мне дорогу, так что я вынужден был остановиться. Сегодня мне определенно везло на экзотические знакомства. Выражением глаз девушка напоминала дредоносного охранника с моей работы. Вполне возможно, что они пользовались одним и тем же зельем. Одежда ночной труженицы состояла почти исключительно из блестящих кожаных ремней разной толщины. При этом несчастная плоть ее, очевидно обиженная столь беспардонным садо-мазохистским отношением, буйно рвалась наружу, свисая из межременного пространства мягкими и сдобными на вид валиками.

— Вообще-то, нет, — вежливо отвечал я. — Я по делу.

— По делу, а?.. Ты тут в третий раз проходишь. Боишься спросить, что ли?

«Может, и в самом деле спросить? — подумал я. — Она тут завсегдатай, должна знать про милонгу…»

— Сто пятьдесят за раз, — сказала проститутка, неправильно истолковывая мои сомнения. — Качество гарантируем.

Она обеими руками подперла свой внушительный бюст и покачала его вверх-вниз. Заскрипели ремни — отчаянно, как на танцующем Мересьеве.

— Здорово, — согласился я. — Но я-то хотел спросить о другом…

Девушка отпустила свои прелести и уперла руки в боки.

— А о другом и деньги другие. Да ты скажи, миленький, не стесняйся. Я ведь все умею…

— Где тут танго танцуют? — неловко спросил я, понимая, что не оправдываю ее профессиональных ожиданий. — Мне говорили, что в этом районе есть милонга…

— Ах, ты из этих… — презрительно сказала она, разом поскучнев и как бы даже сдувшись. — Танцуешь и поешь? Тогда дуй отсюда… тут люди работают…

— Я ж не бесплатно, — заторопился я. — Вы мне только расскажите, а я заплачу. Вот, смотрите…

Увидев пятидесятишекелевую банкноту, проститутка кивнула, хотя презрения и скуки по-прежнему не скрывала.

— Пойдешь во-он туда… — она сложила банкноту в длину и, скрипнув ремнями, сунула ее за голенище высокого сапога. — Свернешь на Бецалель, там слева большой серый дом. Вход со двора. И зачем вас только рожают, таких уродов…

Во дворе дома на улице Бецалель стояла кромешная темнота, и мне пришлось остановиться, чтобы хоть немного адаптировать глаза. Вокруг воняло горелым мусором и слышалось какое-то нервное копошение — не то кошачье, не то крысиное. Глаза мои отказывались привыкать к отсутствию освещения, да и сомнительно было, стоит ли упорствовать: уж больно место не соответствовало. Я уже решил, что сбруйная девушка обманула, как вдруг на стене зажегся тусклый фонарь — как выяснилось, над входом в полуподвальное помещение, и тут же в приоткрывшуюся дверь хлынули одновременно и свет, и звуки танго. Вышедший мужчина включил карманный фонарик и двинулся в мою сторону. Я не видел его лица. Вот будет смешно, если это окажется Гиршуни…

Но надо было торопиться, пока свет вновь не погас. Я поспешил ко входу в милонгу. Наверное, я шагнул из темноты слишком неожиданно для мужчины с фонариком. Сначала он даже отшатнулся и лишь потом, мазнув меня лучиком по лицу, приветливо кивнул. Нет, он был слишком высок для Гиршуни.